Авигур не присутствовал в Тель-Авиве в момент рождения израильского разведсообщества, так же как не присутствовал там и другой основатель организации «Шай», Рувен Шилой. Однако именно Шилой как специальный советник премьер-министра по внешней политике и стратегическим вопросам задумал реорганизацию разведслужб.
О нем и об основных принципах, положенных им в основу деятельности, в следующей главе. Здесь же считаем необходимым обратить внимание на вот какую важную сторону «исторического начала».
Да, все руководители были людьми опытными, закаленными в многолетней борьбе.
Да, все основные структуры разведывательного сообщества, под теми или иными названиями, уже существовали и речь на «учредительном совещании» шла об реорганизационных моментах, о вопросах подчинения и отчетности, о некоторых изменениях в направлениях деятельности, а иногда просто о бюрократических процедурах.
Да, в каждой службе уже были более-менее опытные и высокопрофессиональные работники (самоучки, конечно, более-менее приличная система подготовки кадров появилась только в средине пятидесятых и стала хорошей ещё позже) — и практически все они без исключения продолжали работу в разведке ещё несколько десятилетий.
Но думать только о них, выводить из их качеств особенности израильской разведки первых полутора-двух десятилетий её «государственного» существования, будет неверным. Вслед за «первыми лицами» шли десятки профессионалов, работающих на конкретных участках функционирования служб. Как правило, профессионалов не по спецподготовке, а по опыту работы.
Все время в разведку и контрразведку приходили новые люди, но «старики», когда появлялись отделы, становились руководителями отделов; когда формировались подразделения, становились их руководителями; многие оставались ответственными оперативниками, резидентами, кураторами, старшими агентами с постоянным расширением круга обязанностей и ответственности и сами если не подбирали, то формировали новые кадры. Это были в общем-то люди одного поколения, одного социально-исторического призыва, одной идеологии или, как модно сейчас говорить, менталитета (и даже в большинстве своем одного происхождения — ашкинази, бывшие европейцы).
И если первые руководители, которые вроде как определяли «лицо» соответствующих служб, достаточно хорошо известны, понятны их политические приверженности и особенности, то «вторые-третьи» остались известными гораздо меньше. А они — в большинстве своем не просто малоизвестные, но вовсе неизвестные, связанные подписками пожизненного молчания, работники, не просто обеспечивали практическое функционирование механизмов разведки. Их личные взлеты и их личные слабости, уникальное сочетание таланта, интуиции, профессионального мастерства, идейности — и в то же время характерной для самоучек ограниченности и верхоглядства в сочетании с известным комплексом национального превосходства, и определили многие особенности действий израильской разведки примерно до средины шестидесятых.
А естественная смена поколений, приход во все ветви разведсообщества на заметные посты людей с другим опытом, другим образовательным уровнем и, шире, с другим менталитетом лежит в основе специфики истории разведсообщества в семидесятые-восьмидесятые годы.
Драматическое начало: дело Беери
Складывается странное впечатление, что Беери был назначен на высокий пост только для того, чтобы подать всем последующим руководителям пример неправильных и неприемлемых действий и ориентиров — и это при том, что в общем и целом «Шерут Модиин» функционировала вполне успешно. 30 июня 1948 г., всего через несколько часов после вступления на пост руководителя военной разведки, Большой Иссер санкционировал и по сути на пару с майором Джибли организовал не первый в истории (в Палестине в годы английского колониального режима было и не такое), но ставший самым скандальным «суд кенгуру», по существу самосуд, который вынес смертный приговор офицеру израильской армии.
Суд был произведен «по законам военного времени», без соблюдения элементарных юридических норм, приговор обжалованию не подлежал. Более того, этот приговор был немедленно приведен в исполнение, причем приговоренному было отказано даже в возможности написать последние письма. А осужденный, капитан Меир Тубянски, исчерпав аргументы в свою защиту, просил всего-то позволения написать Бен-Гуриону, с которым, как большинство офицеров-ветеранов «Хаганы», был знаком лично, и сыну. Один из участников «суда кенгуру» записал: «Он сказал: я прослужил в Хагане двадцать два года, так позвольте хоть написать сыну…».