Сдавленно пискнув, сработала система опознания, — датчики машины уловили приближение хозяина, разблокировав двери.
Генрих Владимирович дождался, пока водительская дверь услужливо скользнет в сторону, открывая отделанный натуральной кожей салон.
Да, определенно жизнь в последнее время обрела новый вкус. — Подумал он, прикосновением пальца активируя бортовую систему навигации.
Он не услышал шороха на заднем сидении, лишь болезненно почувствовал, как холодный ствол импульсного пистолета больно вдавил кожу на затылке.
Дано позабытое чувство страха нахлынуло волной бесконтрольной дрожи, тело моментально покрылось липкой отвратительно испариной, когда за спиной раздался хриплый, смутно узнаваемый голос, прозвучавший в унисон вкрадчивому шелесту электромагнитного затвора:
— Ну что, Генрих, вот мы и встретились вновь.
Он буквально онемел, мышцы вдруг спонтанно расслабились, превращая грузноватое тело в подобие мешка, набитого плотью.
Не было сил скосить глаза на экран заднего обзора, — воспоминания одно за другим рванулись из темных глубин памяти, и он вдруг понял, что сейчас, в эту минуту, может рухнуть все, к чему он так упорно стремился на протяжении двух десятилетий.
— Не забыл, значит, мой голос. Похвально.
— Что… Что ты хочешь?..
— Задать тебе пару риторических вопросов.
Генрих все же не удержался, скосил глаза на миниатюрный стереомонитор.
Фрайг… Это был ОН. Такой же молодой, беспощадный, уверенный в себе, как и два десятилетия назад.
В криогенной камере не стареют, — пришла тоскливая, похожая на смертный приговор мысль.
— Не можешь поверить своим глазам? Да, в каком-то смысле ты оказал мне услугу, сдав полиции. Теперь ты жирный, трясущийся и старый, а я по-прежнему молод. И, вопреки твоим ожиданиям, не развожу цветочки в поселении реабилитационного центра на Кьюиге. Двадцать лет… Это очень много Генрих, но в нашем деле нет срока давности, верно?
— Ты убьешь меня? — Сиплый вопрос вырвался вместе с выдохом, сам собой.
— Не знаю. — Жестко усмехнулось изображение в стереомониторе. — Руки, конечно, чешутся. Только я спрашиваю себя: какой толк пачкать хорошую машину твоими мозгами? Не слишком ли легко ты хочешь ускользнуть от возмездия?
— Анжи, времена беспредела прошли. — Хрипло выдавил Генрих, в наивной, нелепой попытке повлиять на призрака, материализовавшегося, как худший из ночных кошмаров, на заднем сидении его «Гесселя».
Отказался от охраны идиот… Поверил в собственную неприкосновенность?.. — Подумал он, с усилием выдавив из пересохшего горла несколько тщетных фраз:
— Ты на Аллоре, Анжи, а он изменился… Теперь тут не стреляют по ночам. Давай смотреть на вещи трезво… — Доргаев говорил, глядя на свои побелевшие пальцы, судорожно вцепившиеся в подлокотники водительского кресла. — Может я и виноват перед тобой, но ты же понимаешь: в моих силах урегулировать все вопросы и недоразумения… я готов загладить ошибки прошлого…
— Маленькая поправка, Генрих. — Ствол больно надавил на затылок. — Речь идет не об ошибке. Ты сознательно сдал меня, а потом похлопотал, чтобы памятью твоего компаньона занялись военные. Ты вышел сухим из воды, отправив меня в криогенный гроб, на двадцатилетнее промывание мозгов. Могу тебя расстроить: я оказался исключением из правил. Что-то не сработало в их системе, и моя личность осталась со мной.
Генрих едва сдержал рвущийся наружу стон.
Он слишком хорошо помнил их совместный «бизнес». Анжи был убийцей, отморозком, каких надо еще поискать на дикой Окраине; он же всегда стремился выбраться из криминальной среды, встать выше ее. Собственно события двадцатилетней давности были направлены именно на это — завязать с диким бизнесом, сохранив полученные от него деньги, и начать карьеру политика.