Первым среагировал Бейсингем. Рванувшись вперед, он успел схватить под уздцы рыжего жеребца, оттолкнуть Шимо-ни в сторону грудью своей лошади и перехватить руку Галена, метнувшуюся к эфесу, – все одновременно.
– Опомнитесь, генерал! – в короткий приказ герцог вложил всю властность, доставшуюся ему от десятков поколений аристократических предков. – Прекратите! Что вы себе позволяете?
Сослуживцы говорили, что когда Бейсингем командует так, он способен словом остановить атаку боевых слонов. Останавливать атаку слонов ему не приходилось, но тут сработало – Гален обернулся. И у Энтони на мгновение замерло сердце: лицо генерала было землистым, и глаза не пылающие, как обычно, когда он злился, а совершенно слепые от ярости. В таком состоянии не бьют, в таком состоянии убивают. Пытаться справиться с ним все равно что вытаскивать из костра бочку с порохом. Приказать скрутить силой? А если он возьмется за шпагу? Только рубки сейчас и недоставало! И потом, унижать союзника, с которым и так очень непростые отношения…
Мысли заметались, но безотказно сработал инстинкт: Энтони крепче сжал поводья рыжего и заговорил, очень спокойно и твердо, как уговаривал бы взволнованную лошадь или собаку:
– Вы правы, это было отвратительно. Так себя вести недостойно офицеров. Я собирался все это прекратить, но не успел, вы меня опередили…
– Зачем вы унижаетесь, герцог! – выкрикнул кто-то сзади.
– Молчать! – рявкнул Бейсингем так, что над дорогой повисла звенящая тишина. И продолжил еще спокойнее: – Это моя армия, генерал. Я дам этим ребятишкам денег и накажу виновных. Я понимаю ваши чувства, успокойтесь…
Гален, наконец, перевел дыхание и еле заметно обмяк в седле.
«Кажется, пронесло!» – подумал Энтони и тоже облегченно выдохнул.
– Что вы понимаете? – каким-то погасшим голосом проговорил генерал. – Ладно, отпустите, хватит меня держать…
Бейсингем выпустил повод, обвел взглядом собравшихся вокруг офицеров. Все они, до того неотрывно смотревшие на своего командующего, едва тот повернул голову, поспешно отвели глаза. Да, конечно, они не того ждали… Можно подумать, ему самому нравится уговаривать взбесившегося хама вместо того, чтобы надавать ему по физиономии. А как потом вместе воевать – об этом они не думают. Генерал Одони, начальник штаба, глаз не отвел, едва заметно улыбнулся – хорошо, хоть для него дело выше чести, он, наверное, один понимает… Энтони перевел взгляд на руку Галена, по-прежнему стискивавшую эфес шпаги. Генерал разжал пальцы, коротко выдохнул и выпрямился.
– Я, кажется, превысил свои полномочия… – сухо сказал он. – Если вы считаете себя оскорбленным, жду ваших секундантов, или, может быть, предпочитаете дуэль немедленно, со свидетелями?
И лишь теперь Бейсингем, наконец, разозлился:
– Заняться мне больше нечем – драться с вами! – бросил он, отъезжая в сторону и, даже не взглянув на цыгана, дал сигнал продолжать движение.
Тот вздрогнул, быстро посмотрел на него, щека дернулась – но ничего не ответил, повернулся и двинул коня к обочине дороги. Энтони яростно провел рукой по лбу, словно бы мог стереть заливший лицо яркий румянец. Он всегда злился на себя за то, что легко краснеет, но поделать ничего не мог – это свойство не поддавалось никаким тренировкам.
«Как обидно, – мелькнула мысль, – только-только начали налаживаться приличные отношения, и все прахом из-за каких-то мелочей: балийской борьбы да нищих бродяжек…»
Повозки двинулись, однако офицеры не торопились. Столпившись вокруг Шимони, они горячо что-то обсуждали – не надо было иметь семи пядей во лбу, чтобы понять, что именно. Так что Бейсингем предпочел пока остаться. Высыпав из кошелька пригоршню серебра, он приказал адъютанту раздать деньги цыганятам, а сам отъехал в сторонку и, оглаживая возбужденно танцующую кобылу, краем глаза наблюдал за своими штабными, ожидая, чем все закончится.
Тем временем Гален, выбравшись на обочину, спешился, отдал коня подоспевшему ординарцу и подошел к сгрудившимся стайкой ребятишкам. Один из малышей тут же кинулся к наблюдавшей все это издали группе мужчин, от которой навстречу ему уже двигался крепкий вислоусый цыган – быстро, совсем не в манере своего племени. Бейсингем не слышал, о чем шел разговор. Гален что-то спрашивал, цыган отвечал, кивая, потом покачал головой. Генерал, развязав кошелек, дал ему несколько золотых монет и повернул обратно.
Он уже подходил к коню, когда ему заступил дорогу Шимо-ни, очень бледный, с трясущимися губами.
– Я требую удовлетворения, – выкрикнул он.
Гален, даже не взглянув на него, взлетел в седло. Шимони схватил коня за повод.
– Вам, должно быть, ваша особая знатность не позволяет принять вызов дворянина, господин барон?
Гален, мгновенно побледнев, резко взмахнул хлыстом. Капитан вскрикнул и выпустил повод.
– Молодой человек, – с уничтожающим презрением произнес генерал, пряча хлыст и неторопливо разбирая поводья, – я иногда дерусь на дуэли. Но я дерусь с людьми, а не со скотами. Симонэ, – обратился он к ординарцу, – прикажите дать цыганам хлеба и десяток выбракованных лошадей. Счет пусть принесут мне. Позвольте проехать! – он слегка оттолкнул капитана и тронул коня.
…Они остановились в небольшом городке, облюбовав один из трех постоялых дворов. Несмотря на относительное удобство ночлега, настроение у всех было отвратительное. Весь вечер офицеры испытующе посматривали на Бейсингема, но молчали – впрочем, Энтони и без слов знал, о чем они думают. Их товарища смертельно оскорбили на глазах командующего – и что вы теперь собираетесь делать, милорд?
Он сам отлично знал, что должен делать – дуэли в армии бывали и по куда менее значительным поводам. Уж ему-то Гален отказать не посмеет. Нет, конечно, о смертельном поединке речи быть не может, помашут шпагами до первой крови. Только ничего это не решит. Если победит Гален, трогарские офицеры еще больше его возненавидят, если Бейсингем – цыган, получив еще одну пощечину, окончательно озлобится, и как тогда воевать вместе? Как ни поверни, все скверно…
Шимони напился до потери сознания, Энтони подумал и тоже потребовал вина. Его не вдохновила даже миловидная хозяйка, улыбки которой были совершенно недвусмысленны. Он мрачно пил в одиночестве, надеясь, что, может быть, в затуманенном алкоголем мозгу возникнет какое-то иное решение – но так ни до чего и не додумался и, в конце концов, лег спать, отложив все на утро.
Однако утром, едва они встали, послышался стук копыт, и во двор влетели Гален с адъютантом.
«Черт тебя принес! – выругался про себя Бейсингем, как раз умывавшийся во дворе, злой с похмелья, из-за несостоявшегося рандеву с хозяйкой, из-за всего на свете… – Сейчас вылезет Одони, и будет продолжение спектакля…»
В самом деле, генерал Одони, непосредственный командир оскорбленного капитана, вполне мог посчитать себя обязанным – да и был обязан! – заступиться за своего подчиненного, раз этого не сделал командующий. Само собой, он не стал бы ничего предпринимать, не предупредив Бейсингема – но коль скоро этот сам сюда явился, Одони может попросту не сдержаться…
Гален спешился, окинул взглядом двор и направился к нему.
– Рад, что застал вас здесь, лорд Бейсингем… Союзник выглядел не лучше Энтони: осунувшееся лицо,
круги под глазами – явно не спал ночь. Но, впрочем, был он на удивление спокоен, даже как-то странно весел.
– Ваши уже поднялись? Не могли бы вы собрать штабных офицеров?
– Зачем? – мрачно спросил Энтони, даже не дав себе труда изобразить на лице что-либо, сообразное этикету.
Цыган быстро взглянул на него и отвел глаза.
– Уверяю вас, ничего недостойного. Все недостойное уже было вчера…
Энтони ничего не понял, но предпочел дальше не расспрашивать. В конце концов, он не нанимался в няньки ни к цыгану, ни к своим штабным.
Когда все собрались во дворе, Гален подошел к Шимони.
– Я виноват перед вами, капитан. Я не имел права так себя вести, тем более что вы младше меня по званию. Прошу у вас прощения…