На одной из страниц блога – фото Исаака Фельдера, стоящего рядом с родителями, сестрой и братом (все они через год погибнут) у ворот в городской парк, окружавший Замок. У тех самых, на которых спустя несколько дней будет размещена табличка: «Вход евреям и собакам запрещен». «От ворот узкая тропинка вела к самой высокой вершине долины, холму Татар, названному так потому, что в Средние века Перемышль подвергся нападению войск Чингисхана», – вспоминает 70 лет спустя Исаак Фельдер на страницах блога.
Во время нападения на Перемышль гитлеровских войск вела дневник его ровесница Рения Шпигель. Она отдала дневник своему возлюбленному незадолго до того, как была убита. После окончания войны тот разыскал в Нью-Йорке мать и младшую сестру Рении, которым удалось выжить, выдав себя за полек, и передал им ее записи. Рения жила в Перемышле у бабушки и разделила судьбу оставшихся в городе евреев, не сумевших эвакуироваться (какая такая эвакуация в неразберихе первых трех дней войны!).
В гетто
«Сегодня я хочу поговорить с тобой, как пока еще свободный человек, – писала, обращаясь к своему дневнику, 16-летняя Рения Шпигель. – Сегодня я как все… Завтра я должна буду начать носить белую нарукавную повязку. Для тебя я всегда остаюсь той же самой Ренией, другом, но для других я буду неполноценной. Я стану кем-то, кто носит белую повязку с синей звездой, я буду «юде».
Началось все с того, что повсюду появились плакаты, описывающие евреев как микробов и вшей. Евреям запретили ходить по тротуарам, отныне они могли перемещаться по городу, идя по краю дороги. Не было и речи о том, чтобы они заходили, скажем, в кинотеатры. «Во избежание антисанитарии» им запретили делать покупки на рынке с восьми утра до шести вечера, а в другое время там просто не было продуктов питания. За посещение рынка в запрещенные часы жестоко избивали.
«Украдкой и неуверенно крадусь по улицам. У меня на шинели повязка. Группа оборванцев кричит мне: «Еврейка, еврейка!» …Я уже не хорошо одетая молодая женщина, не человек с университетским образованием, вообще не человек. <…> Я просто еврейская девушка, в которую можно безнаказанно плевать и бросать камни». Это из другого дневника, автор которого Александра Мандель в 1946 году передала его в Еврейскую историческую комиссию в Кракове (ныне хранится в Еврейском историческом институте в Варшаве). Александра пережила войну под чужим именем – как она пишет, по «арийским бумагам».
Поздней осенью район Гарбар, с запада, севера и востока граничивший с излучиной реки Сан, а с юга – с железной дорогой, стал «еврейским кварталом». Туда должны были переехать евреи, жившие в других частях города, все 17 тысяч человек. Потом еще свезли 5 тысяч евреев из близлежащих городков и местечек. Все чердаки, все подвалы были забиты людьми.
«Уже пять дней к гетто съезжаются телеги с мебелью, – пишет Александра Мандель. – Люди с нарукавными повязками тянут свои вещи. Они еще не знают, что это начало самого страшного, поэтому хотят принести все: мебель и посуду, стекло и вазы. Более обеспеченные используют грузовики. Бедняки приносят свои вещи на руках; потные люди возят свои вещи на тачках и разных телегах». Временно остаться в своих квартирах разрешили лишь членам городского юденрата, главой которого стал доктор права Игнатий Дулдиг.
Юденрат пытался облегчить жизнь в гетто, особенно пожилым людям, организовать хоть какую-то медицинскую помощь. Открылась бесплатная столовая для бедных, в которой работала Александра. «Здесь мы даем им черный кофе и 8 декаграммов хлеба. Нас 30 женщин, работающих здесь в две смены. Все интеллектуалки. Работа очень тяжелая. Приходится чистить несколько кубометров картошки, месить лапшу из нескольких сотен килограммов муки, мыть полы, таскать тяжелые кадки, чистить закопченные трубы и бегать из кухни к окну раздачи… Я ненавижу эту работу. Никогда в жизни я не занималась физическим трудом. Пар густой и влажный, вонючее облако запахов нищей кухни оседает на моих волосах, на всех нитях моего платья».
«Когда пришли немцы, получить работу значило все, если ты еврей, – вспоминала Ариана, сестра Рении Шпигель. – Пусть эта работа была грязной, неприятной или гораздо ниже твоего уровня образования, это не имело значения. Любое занятие, доказывавшее, что ты способен оказать поддержку военным действиям, могло спасти жизнь».