Он не защитил Лиину.
И этот медальон является единственной вещью Лиины, которую ее родители не захотели взять обратно.
Тринити
Наше время
Я выхожу из тюрьмы, едва сдерживая дрожь волнения. Джио ждет меня в автофургоне. Он видит, как поспешно я направляюсь через автостоянку к автомобилю, и выходит мне навстречу. У него обеспокоенный вид.
— Все нормально? — спрашивает он.
— Проклятие, мы сорвали куш! Мы сорвали большой куш… — Мои мысли путаются от волнения, тело готово взорваться от эмоциональной накачки.
— Что случилось? — По его лицу пробегает тень замешательства.
— Садись за руль. Расскажу по дороге в Твин-Фоллс. — Я берусь за ручку двери с пассажирской стороны.
Джио медлит, потом забирается на место водителя и заводит двигатель. Я пристегиваюсь, откидываю голову на подголовник и начинаю смеяться.
— Господи, Трин, давай уже, наконец!
Я встречаюсь с его взглядом. Кажется, Джио думает, что я слетела с катушек, но он не понимает, как много это значит для меня. Я еще даже не начала объяснять себе суть происходящего.
— Клэйтон Джей Пелли сказал, что он не насиловал, не избивал и не утопил Лиину Раи.
— Что?
— Он сказал, что убийца до сих пор на свободе.
Он смотрит на меня и тупо моргает.
— Пелли это сказал?
— Да.
— Под запись?
— Да.
— Что за х…, — он ненадолго замолкает. — Ты веришь ему?
— Это не имеет значения, Джио! Разве ты не понимаешь? Это именно та зацепка, которая нам нужна. Он выдает нам на блюдечке целый сериал. Это больше не история о подлинном преступлении, о том, почему славный школьный учитель сотворил такое со своей ученицей. Это становится нерешенным уголовным делом, положенным на полку.
— Но если он лжет…
— Как я и сказала, это не имеет значения. Это наша начальная предпосылка. Я могу поставить вопрос: лжет ли он сейчас или лгал тогда, когда во всем признался? Если он говорит правду, то в чем была ошибка следствия много лет назад? Почему он признался? Может быть, его принудили к этому? Было ли это настоящим признанием? И почему он признал свою вину перед судьей? Почему он так долго молчал? И почему он заговорил сейчас, после стольких лет?
— Но если сейчас он лжет…
— Вот именно, за что цепляются люди: лжет ли он сейчас, или ведущие следователи решили подставить его? Или просто не разобрались в деле. — Я улыбаюсь. — Мы будем разыгрывать детектив в реальном времени, и слушатели присоединятся к нам. Как и они, мы не будем знать развязку. Выдача информации по мере ее поступления — это новое слово в криминальной журналистике.
— А Пелли будет дергать за ниточки.
Я смеюсь.
— Это тоже не имеет значения, верно? Если он разыгрывает нас, то это часть представления. Мы получили карт-бланш, Джио. Все очень просто.
Его губы медленно растягиваются в улыбке, глаза задорно блестят. Он выглядит оживленно, даже сексуально. Я как будто прикоснулась к нему электрическим проводом радостного предвкушения, и теперь моя энергия лучится в его взгляде и пульсирует в его теле. Он зеркально отражает мои чувства и посылает их обратно. Какую-то крошечную долю секунды я испытываю влечение к нему, но быстро убираю это в холодный погреб, где хранится большинство моих подлинных чувств. Джио — настоящий эмпат. Когда я впадаю в уныние, он эхом откликается на мое состояние. Но это слишком тяжелая работа, слишком большая ответственность. Хотя я догадываюсь, что он любит меня, мне нечего предложить ему в ответ, поскольку такие отношения не пошли бы мне на пользу. Я нутром чую такие вещи. И я получила суровые жизненные уроки. Но Джио — самый лучший продюсер, с которым я могла надеяться на совместную работу, и он все сделает для меня, поэтому я держу его поближе к себе.
— Давай, поехали, — говорю я. — А по дороге я включу тебе аудиозапись.
Джио разворачивает автофургон. Мы выезжаем с автостоянки и вливаемся в поток транспорта. Когда вездесущий дождь Северо-Западного побережья начинает забрызгивать ветровое стекло, Джио включает стеклоочистители.
Я подключаю диктофон к аудиосистеме автомобиля, и мы слушаем в молчании, пока он ведет машину.
Джио еще долго молчит после окончания интервью. Последние слова Клэйтона и его смех продолжают звучать у нас в голове. Когда мы въезжаем в Ванкувер, меня охватывает недоброе предчувствие. А когда мы приближаемся к Твин-Фоллс, появляется нечто иное — может быть, шепоток страха. Это страх перед неизвестностью, но он может оказаться полезным. Я должна бояться, но работать, несмотря ни на что. Предположительно, это моя жизненная мантра.