Сибада-Михали привязал лошаденку к коновязи и, взвалив охапку лаптей на плечи, пролез в калитку.
Если б Карп Фальшин в то время куда-нибудь отлучился и если бы в это роковое для Михали утро но заехал к старосте чернобородый гость с глазами цыгана, жить бы лапотнику да жить.
Хозяин и гость за столом пили самогон. Хозяин подошел к шкафу за второй бутылкой. Глянув в оттаявшее окно, он заметил пегую лошадь у коновязи.
Захмелевший Фальшин, продолжая смотреть в окно, рассуждал вслух:
— Ай показалось? Кажись, лапотник Михайло обзавелся конягой?
Гость бросил взгляд через плечо хозяина.
— Да это же мой пропавший мерин, — сверкнул он глазами и ткнул Фальшина кулаком в бок.
Хозяин глянул в черные цыганские глаза.
— Ой не вводи в грех, сват, — и добавил, немного подумав: — А про между протчим, айда-ка выйдем на улицу, посмотрим, твой ли это мерин.
Накинув на плечи шубы, вышли во двор.
— Ну вот и выяснили! — засмеялся Фальшин. — У тебя пропал мерин, а это ж кобыла.
— А тебе не все едино! Моя ошибка — я и плачу. В этом разе пополам, — усмехнулся чернобородый.
Сибада-Михали, закончив дела, отвязал пегашку, оглянулся по сторонам и, заметив старосту, низко поклонился ему.
— Постой-ка, Сибада-Михайло! — крикнул Фальшин. — На чьей лошади приехал?
— На своей, на собственной, Карп Макарыч, — самодовольно ответствовал Михали.
— Иди ты! Неужто купил? Вот те и лаптеплет. Когда купил, где? В Кузьминовке?
— Нет, в городе, намедни.
— А ну-ка, заходи, Михайло. Надо ж обмыть покупку. Да не привязывай кобылу, заведи ее во двор. — Фальшин подмигнул чернобородому, отворяя ворота.
«Вот что значит стать лошадным! Сам староста теперь меня уважает», — подумал бедняга Михали.
Во дворе голос Фальшина стал строгим, а взгляд — колючим.
— А ведь ты, Сибада-Михайло, краденую кобылу купил. А может, сам украл? Сознавайся! Сознаешься, простит тебя хозяин пегашки, а упрешься — в тюрьму попадешь.
У Михали язык отнялся. Работал, копил деньги, а они хотят отнять лошадь. О господи!..
Чернобородый взялся за повод, потянул к себе. Михали повис на узде, отчаянно завопил:
— Не отдам! Купил я ее, купил. Пачпорт есть.
Фальшин с силой оттолкнул лапотника. Михали упал, ударившись затылком об угол дубовой колоды.
…Через час по Чулзирме разнесся слух: Сибада-Михали умирает. Купил лошадь, она оказалась краденой, а с ним падучая приключилась. Он разбил голову о дубовую колоду. Говорят, Мурзабай сам привез его из Заречья.
А Мурзабай сидел в землянке возле Михали, ждал, — может, бедняга очнется. Надо расспросить, что же произошло во дворе у старосты. Карпу Макарычу нельзя верить.
Мурзабай слышал вопль Михали, подъезжая к воротам. Л когда вбежал во двор, тот лежал уже без сознания. Фальшин смутился, развел руками.
— Ума не приложу, что приключилось с этим чувашином. Приезжий человек узнал лошадь, уведенную у него, а Сибада вдруг посивел и упал. Ударился о колоду.
Черт дернул Мурзабая сказать:
— Может, падучая к нему вернулась? Он в молодости, говорили, страдал падучей.
Вот и придумал, выходит, сам оправдание преступлению. И еще упрекает себя Мурзабай: «Надо было сразу везти Михали в Кузьминовку. Побоялся, умрет Михали но дороге». Ой, так ли? Не смалодушничал ли ты? Просто не захотел впутываться в темное дело! Вспомнил Мурзабай другой подобный случай. У кого-то Фальшин так же отобрал якобы краденую лошадь. Уж не в сговоре ли Фальшин с этим цыганом? Что же делать? Заявить властям, а что скажешь? Да и властей пока нет. Вслед за земским начальником, говорят, и пристав исчез неизвестно куда. Эх, хоть бы слово вымолвил Михаил в твердой памяти при свидетелях! Может, имя сына дойдет до сознания бедняги, вернет его к жизни.
— Что сказать Тражуку? Что передать сыну, Михали?
— Он сам… Сам… — внятно выговорил больной.
— Что сам?
— Махнул через околицу… За тридевять земель…
Все-таки бредит, бедняга.
…Мать не голосила, когда хоронили отца. Словно окаменела. Теперь слова не может вымолвить, все плачет и плачет, хоть домой не заходи. А бабушка совсем ослепла от слез. Тражук только поздно вечером во двор возвращается, молча ложится спать. Где он бродит целыми днями, толком и сам не знает. О боге в о царе не думает больше Тражук. Ни разу не вспомнил и об Уксинэ. За неделю осунулся, превратился в худенького подростка, но понял, что теперь он — единственный кормилец семьи. Не он один сирота в деревне. Во время войны появилось много сирот. Но в каждой семье есть имущество: изба, лошадь, хозяйство. У Тражука ничего нет, кроме землянки и не доведенных до дела отцом саней-розвальней. Значит, наниматься в работники… Сын ждет, когда мать выплачется. А той не хочется первой говорить сыну, что надо бросать ученье…