— Так вот почему ноя «молния» стала так много пожирать керосину! — засмеялся Захар. И сказал на прощанье: — А Тимкки-то, выходит, был прав… Если я не вернусь, разыщи его. Живи так, как он велит. Помни, един в поле не воин…
4
Третий год идет мировая война, которую чулзирминцы называют «ерманской». Мужчины от восемнадцати и до сорока ушли на фронт. Многие уже не вернутся: одни «пропали без вести», имена других вписаны в поминальники за упокой.
Маются молодые бабы, рыдают матери, тоскуют стареющие девы, предчувствуя одинокую жизнь. Не слышно на улицах мужских голосов, да и девичьи не звенят больше. Молча прядут девы кудель. Тарахтят прялки, крутятся бесшумные веретена. Привольно молоденьким паренькам. Иди в любой улах — везде желанный гость! Даже те девушки, кого они почтительно зовут «акка», рады пх приходу.
Тражуку, сыну Сибада-Михали, стукнуло шестнадцать. Парень хоть куда! Про таких чуваши говорят: сары каччы[6]. Мог бы и он, как Чее Митти, сын Хаяра Магара, ходить зимой в Кузьминовку на посиделки к русским девушкам. Это почти то же, что улах. Но робок и застенчив парень, как красна девица. Есть и другая причина. Мурзабай никогда не отдаст за неимущего младшую дочь Уксинэ. И Сибаду в голову не придет засылать сватов к Мурзабаю! Да и сам Тражук не осмелится заговорить с Уксинэ, сказать ей: «Я тебя люблю».
Тражук знает жизнь по русским книгам. Ах, книги, книги! Был бы он богатым, как Хаяр Магар, купил бы семьдесят семь книг… Но почему только семьдесят семь? Чуваши говорят: «ситмель сиг», когда надо сказать «очень много». Нет, Тражук купил бы тысячу книг! По-чувашски тоже звучит красиво: пинь. Пинь кенегэ! Да, он купил бы тысячу книг и читал бы, читал…
…Произошло это летом, в тот год, когда началась война. Тражук закончил школу с похвальным листом. По совету учителя лапотник Сибада-Михали решил учить сына дальше, отдать его в Кузьминовское училище. Пусть станет учителем или псаломщиком.
Дети Сибада-Михали, родившиеся в землянке, рано уходили в землю. Выжил один Тражук.
Бедняку трудно избаловать даже единственного ребенка. Сама жизнь, нужда учат и родителей и детей. Все же Михали оберегал сына от тяжелых работ. В четырнадцать лет другие уже косят. Тражук завидовал сверстникам, не хотел отставать от них, пробовал косить. Но отец не разрешал.
— Нашему делу научиться недолго, — говорил он. — Придет нужда, намахаешься еще и косой и цепом. Пока я здоров, хуже жить не будем. Когда ты выучишься на учителя, и мне станет легче.
— На первые же заработанные деньги куплю тебе лошадь, — загорался Тражук, — Твоя-то пала…
…Тражук упросил отца пойти с ним к Павлу Мурзабаю за книгами. Вышел к ним сам хозяин, приветливо улыбаясь лапотникам.
— Молодец! — сказал он, положив руку на голову Тражука. — Хвалю за прилежность, за похвальный лист. Читай, учись. Может быть, чувашским Ломоносовым станешь.
Потом хозяин кликнул Уксинэ. Тражук ее осмелился поднять глаза на младшую дочку Мурзабая. Помнит ее в школе худенькой, остроносой, веснушчатой тринадцатилетней девочкой. Начинали учиться вместе, но уже из первого класса отец увез ее в Кузьминовку. А последний год она жила в городе, училась в гимназии. Гимназия! Для Тражука это звучит как что-то далекое, высокое, недоступное.
— Пусть выберет этот книгочей, что ему понравится, — распорядился отец. — Ключи от сундука на божнице.
Тражук поднял голову, когда Уксинэ одной ногой ступила на скамейку и потянулась за ключами. В глаза бросились желто-красные башмаки на высоких каблуках. Это тебе не лапти с пеньковыми оборками!
За два года Уксинэ очень изменилась. Глаза сверкали ярче, на чуть припухлых губах играла улыбка. А платье, а стан! Ну не Уксинэ, а Луиза из книги Майн Рида!
В горнице, где стоял сундук с книгами, Тражук совсем оробел. Уксинэ смотрела на него широко открытыми глазами, прямо и смело:
— Что тебе дать, «Родную речь» иль «Живое слово»? Надоели? Ну тогда выбери сам. — Уксинэ отошла в сторону.
Тражук нерешительно приблизился к сундуку и взял первые попавшиеся книги — толстую и топкую — с незнакомыми названиями. Уксинэ усмехнулась.
— Ну и выбрал! Это же книги для… стариков. Ну ладно, дед Тражук, читай. Одно из двух. Станешь умным, как мой отец, иль свихнешься, как мой дядя Тимуш!
Кинги назывались: толстая — «Столыпин», тонкая — «Демидовы».
С тех пор и покорила застенчивого Тражука насмешливая дочка старшины. Но видел он ее редко. Когда случайно встречались, она, бывало, засмеется и обязательно скажет: