Я законсервирована здесь, в стеклянной вазе.
Пустая…
Лишённая его.
Здесь я помню всё. Всё до последней капли.
Я вижу и его тоже, в футляре рядом со мной. В другой стеклянной клетке, видимой мне, но находящейся за пределами моей досягаемости. Когда мне нужнее всего почувствовать его свет, позволить ему почувствовать мой свет, мы в разлуке. Он потерян для меня, когда я люблю его как никогда, когда я знаю, как сильно он во мне нуждается.
Может, я действительно мертва. Может, скоро придёт конец, и тогда мне придётся лишь…
Ждать. Я буду ждать его здесь.
Ждать их обоих, возможно.
Если я прожду достаточно долго, какая-то часть меня сообразит, как дотянуться до него — дотянуться до неё. А может, просто забыть. Забыть, что я потерпела провал. Забыть боль, которую я оставила им обоим.
Провал для меня — дело не новое. Мой путь по жизням можно отследить по провалам, большим и малым, которые липнут к моему имени. Чувство имеет значение. Всё, что имеет значение — это чувство.
Я так сильно люблю их обоих.
Я люблю…
Даже это слово кажется неподходящим.
Та тьма разрушила меня, но не разрушила. Я всё ещё есть, но меня нет. Я здесь, но не здесь. Я по-прежнему люблю. Они не забрали у меня это, и даже если в этом месте я не могу дышать, у меня до сих пор есть моё сердце.
Оно где-то бьётся, тихо, но я его слышу.
Я не могу его найти…
Я стараюсь держаться за неё.
Я живу ради этих мимолётных проблесков. Она дразнит меня, притягивает ровно настолько, чтобы напомнить мне — я и до неё не могу дотянуться, не сейчас, когда она юнее всего, уязвимее всего. Она потеряна для меня, но я не могу прекратить попытки.
Я чувствую её горе, её потерю. Я не могу её утешить, не могу сдержать и это обещание. И он тоже. Я чувствую, как разбивается его сердце, и я могу лишь…
Наблюдать. Я могу лишь наблюдать за ними обоими.
Я не могу вынести того, что оставила её там. Я не могу вынести того, что я оставила его.
Слова живут там, но они содержат в себе слишком много. Столько, что я не могу удержать это всё.
Муж. Отец. Дочь.
Дочь…
Я слышу и его крики тоже. Боль в его сердце, когда он пытается дотянуться до неё. Те золотистые волны накатывают, когда им хочется накатить, уходят, когда им хочется уйти, а я лишь скорлупка в пространстве между. Здесь я ничто. Я — всё, но я не могу им помочь.
Я пустая ваза.
Я вижу сны о ней.
Я воображаю невинный свет, любовь и знание любви, улыбки, объятия и блестящие глаза, поцелуи и посиделки, тёплые лучи солнца и волны…
Я не могу оставаться. Я не могу быть уверенной, что вообще дотянусь до неё. Я помню ту личность, которая могла быть мной, давным-давно… ту личность, чей свет сейчас кажется мне грязным, смятенным и приглушенным, но некогда он касался этих золотистых берегов.
Я пытаюсь поделиться этим с ней, с моей дочерью. Но передаточный вал сломан. Все связующие точки в пространстве между уже не работают.
Это не может быть правильным.
Всё не может закончиться так.
Она одна, без нас обоих… это не может быть правильным.
То горе над золотистыми волнами…
Пребывание в одиночестве…
История не может закончиться так.
Сосредотачиваясь на нём, я улавливаю лишь смутные чувства, боль, которую я не могу контролировать, каталогизировать или уменьшить. Его реальность, его определённость сохраняется неизменным мерцанием в пространстве, которое в остальном пустует.
Голос. Тихий, такой знакомый.
«… И в те финальные моменты она умрёт. Но то не тихая смерть, ибо часть её останется. Эта часть останется и будет приманена обратно к свету, обратно к финальной битве против тьмы. Из этой тьмы исходит рождение. Из этого конца исходит финальная форма…»
Я слушаю его.
Он читает мне, иногда часами.
Днями. Может, неделями.
Я дрейфую в его словах, затерявшись там.
Я пытаюсь понять, но слова исчезают, как песчаная скульптура на ветру, когда порывы ветра грубо скользят по лицу, делая черты гладкими и пустыми, лишёнными его.
«…Сражение не окончится так. Смерть никогда не вызовет ни сражение, ни его конец. Смерть обрушит последние оковы искр в огонь, выманив из пространства, потерянного между…»
Какая-то часть меня кричит, слыша его слова. Она кричит и кричит.
Он не всегда читает. Иногда он кричит там, со мной.
Я вижу его, издалека, держащего тело, которое я почти узнаю.
«…Не оставляй меня, — говорит он. — Боги, детка… не оставляй меня здесь одного…»