Касси снова шлёпает меня по руке.
— Они не взрываются.
— Нет, взрываются. Мой папа так сказал.
Я стараюсь подумать, правда ли он это сказал.
Кажется, да. Я помню что-то о людях, взрывающихся в космосе. Но сейчас мои слова ставят в тупик Касси, которая считает моего папу самым крутым папой на свете.
И это правда.
Я смотрю вниз с нашего высокого места на дереве… и смеюсь.
Джон стоит под нами, его тонкие ноги расставлены в нескольких футах друг от друга, и он пристально смотрит на меня с земли. Покрасневший и потный, он выглядит так, будто нас от него отделяет миля. Земля под его ногами покрыта сосновыми иголками и хрустящими дубовыми листьями, но я всё ещё вижу газон с травой.
Мы с Касси сидим верхом на большой ветке, торчащей из ствола старого дуба — самой высокой, до которой мы сумели добраться, карабкаясь в кроссовках. Мы обе одеты в платья, так что кора немного царапает мне попу, но в остальном всё супер.
— Мы видели восход солнца! — радостно кричу я ему. — Тебе надо было пойти с нами, Джон!
— Спускайся оттуда! — он рявкает на меня, резким жестом указывая на грязь. — Прямо сейчас!
— Ты пойдёшь с нами? — говорю я, хлопая в ладоши. — Ты можешь быть мужем Касси!
Касси бьёт меня кулаком по голой ноге, но хихикает.
Ей нравится Джон. Возможно, она действительно хочет, чтобы он стал её мужем. Может быть, они поженятся и заведут детей, когда вырастут, и тогда мы все сможем жить в одном доме с мамой и папой и иметь много-много щенков. И лошадку тоже.
Джон поправляет очки на своём веснушчатом носу, хмуро глядя на меня так, как умеет только он. Его худые бледные руки торчат из сине-жёлтой полосатой футболки над слишком мешковатыми джинсами, которые он всегда носит. Ему одиннадцать лет, и даже сейчас он умудряется держать в руках книгу. Зная его, это, вероятно, что-то «полезное», как он говорит; например, одна из папиных книг про поля и ручьи, чтобы он мог найти нас, или, может быть, что-то о том, как лазить по деревьям.
— У тебя огромные проблемы! — он кричит на меня. — Вот увидишь, когда спустишься сюда! Мама и папа искали тебя повсюду!
— Пойдём с нами, Джон! — зову я его. — Мы собираемся сбежать, — добавляю я на тот случай, если он ещё не догадался об этом.
— И завести собаку! — радостно добавляет Касси. Она показывает на ту часть ветки, где мы положили колбасу из наших бутербродов.
— Мы будем жить на пляже! — говорю я ему.
— И у нас будут мужья и дети! — добавляет Касси.
— И мы будем космическими пиратами! — говорю я, чтобы не уступать.
Раскрасневшийся, вспотевший, а теперь, может быть, как никогда злой, Джон сердито смотрит на нас, уперев руки в бока — ну, на самом деле, на меня.
— Они позвонили родителям Касси, — холодно говорит он.
Воцаряется секунда тишины, пока это откладывается в сознании.
— Нет! — вопит Касси. — Нет! Зачем? Зачем?
Джон сердито смотрит только на меня.
— Тебе повезло. Они чуть не вызвали полицию.
Я смотрю на него сверху вниз, чувствуя, как холодеют мои ладошки, хватающиеся за ветку дерева в парке Золотые Ворота. Теперь у меня болит живот, мне страшно, но я могу смотреть только на свою лучшую подругу, Касси. Касси плачет, громко шмыгая носом, и слёзы текут по её круглому лицу. У неё грязь на носу и щеке, там, где она вытерла слёзы после того, как схватилась за ветку.
Я просто сижу и смотрю на неё.
Нам было так весело вместе.
Мы собирались завести щенка.
— Зачем? — сердито говорю я Джону, поворачиваясь к нему. — Зачем они это сделали? Они знают, что отец Касси злой! Зачем они позвонили ему?
— Они должны были это сделать, Эл! — огрызается Джон. — Вы должны были догадаться, что им придётся позвонить, если вы двое пропадёте посреди ночи! О чём ты только думала, когда привела её сюда? О чём ты только думала, Эл? Что бы ни случилось с Касс сейчас, это всё твоя вина…
***
Джон проснулся как от толчка.
Сначала его охватил страх. Он изо всех сил пытался дышать, заставить работать лёгкие, горло.
Нечто тяжёлое, полное дыма, придавило его к земле. Смола. Жир. Дым. Обуглившееся дерево. Сожжённый мел. Что бы он ни пытался придумать, это казалось неправильным… или недостаточным. Это покрывало его нос, рот, лёгкие. Ему хотелось задохнуться, но он не мог пошевелиться, едва мог дышать носом или приоткрытыми губами.