Присаживаемся возле другого разрушенного здания школы, на полусломанной парте. Двадцатишестилетпий учитель Нгуен Ван Минь рассказывает:
— Был разгар дня, точнее, около двух часов. Мы, учителя средней школы второй ступени, которая находится по соседству, собрались на заседание педагогического совета. В школах первой и третьей ступени шли обычные занятия. Сигнал тревоги прозвучал почти одновременно с появлением самолетов врага. Они прилетели с юга, из-за реки… Большинстве младших учеников разбежались во все стороны, некоторые попрыгали в противовоздушные рвы. Старшеклассники вместе с учителями заняли назначенные посты самообороны. И мы ответили налетчикам сильным огнем… Бомбы рвались с такой силой, что глыбы земли взлетали над крышей школы. Одного из школьников воздушная волна отбросила на несколько десятков метров… Разумеется, он был убит на месте. Вы спрашиваете, сколько они сбросили тогда бомб? Примерно триста семьдесят. Это не считая напалмовых, нс считая зажигательных ракет. Несколько бомб было с механизмом замедленного действия. Они уходили глубоко в землю и взрывались через несколько дней. После пяти часов, когда прозвучал отбой, к школе прибежали встревоженные родители. Увы — многие дети домой не вернулись…
Скоро восемь часов утра. Обычно в это время во всех трех школьных зданиях в Виньлине звенели голоса юных граждан ДРВ. Теперь эхо наших шагов по одному из полуразрушенных зданий звучит глухо и странно. На оставшемся куске стены висят геометрические таблицы и выдержки из грамматики русского языка, вы писанные четкими большими буквами. В соседнем классе кое-где еще сохранились таблицы с французскими словами.
Я на минуту останавливаюсь возле школы, чтобы прочесть объявление. Оно гласит, что учеба временно прекращена, о дне и месте возобновления занятий будет сообщено дополнительно. На углу фасада кто-то детским, но выразительным почерком вывел мелом: «Отомстим за павших товарищей и за учителя трудом и усилиями в учебе — все как один!».
В этих простых словах заключен огромный смысл, значение которого я познаю в тот же вечер. Американские воздушные пираты разрушили школы. Младшие школьники по распоряжению властей эвакуированы в дальние селения. Но в уцелевших помещениях третьей школы поздним вечером полно людей. Ученики VIII, IX и X классов, как и учителя, остались на месте. Учеба продолжается. Занятия сокращены только на один час: уроки начинаются в половине седьмого вечера и заканчиваются в десять. Посещаемость образцовая, хотя многие ученики живут довольно далеко от школы.
Спокойный голос учителя. Шелест открываемых учебников. Урок идет за уроком, хотя порой слышен рокот американских самолетов. Математика, физика, литература, вьетнамский язык, русский… Нет, проклятый враг не смог истребить школу! Во мраке ночи, среди противовоздушных рвов, рассекающих двор, где удобно размещено оружие (чтобы его было легко взять в случае тревоги), — школа действует, борется и живет.
В перерыве, прямо во дворе, в темноте, проводится гимнастическая «пятиминутка». Учителя настойчиво просят меня:
— Пожалуйста, выступите перед ними!
Трудно отказать в такой просьбе, хотя и нелегко найти нужные фразы. Впрочем, подобные затруднения я испытала недавно, непосредственно после бомбардировки города Хатинь — на встрече с группой местной самообороны и на митинге горожан. Самые простые понятия, казалось бы давно уже привычные и знакомые, здесь обретают новый смысл, цену и звучание. Очень весомыми становятся давно знакомые нам слова: война, решительное сопротивление, безграничная вера в победу.
Поселок Винькуанг находится далеко от города Мы — на живописном пляже Куатунг. С высокого обрыва, нависающего над самой водой, открывается чудесный вид на море, на устье реки Бенхай и ее южный берег. Он так близко, что мне хорошо видны здания поста южновьетнамской пограничной охраны, редкий лесок и люди. Казалось бы, рукой подать — переплыви реку и ты там, на Юге.
На водной глади реки Бенхай освещенные солнцем неподвижно стоят небольшие рыбачьи лодки, издали напоминающие морены или скальные обломки. Большие сампаны, возвращающиеся после лова, по-прежнему подвергаются осмотру, как это было и в 1962 году.
Поднятый на мачте синий флаг без каких-либо знаков означает, что сегодня контроль проводится на южном берегу. Через неделю придет черед северного.
Три года назад я видела на этой стороне полицейско го из числа подручных Нго Динь Дьема, чиновник при был сюда для участия в контроле. На сей раз я вижу там — напротив — две фигуры; одна из них — наш милиционер в выгоревшем хлопчатобумажном обмундировании, вторая — сайгонский полицейский в американо-южновьетнамской форме. Дьемовский режим кончился, после убийства скомпрометированного диктатора остались только воспоминания и изображения его на мелких монетах, пока еще обращающихся в Южном Вьетнаме Но борьба, вспыхнувшая во время его зверского режима, разгорелась ярким пламенем и поднялась над горами, как неистребимый огонь рай.
…Рыбачьи сампаны спускают паруса и один за другим подплывают к южному берегу. На каждом сампане — по пять человек. Один из них, едва борт коснулся причала, вскакивает, чтобы предъявить документы Я смотрю и думаю: та же, что и три года назад, дикая бессмыслица барьера, разделяющего не только страну и природу, но, самое главное, людей.
Песчаный ровный мыс напротив полого спускается прямо в зеленоватое мелководье. Такие же, как и три года назад, пошлые антикоммунистические призывы, огромными буквами написанные на таких же огромных щитах, стоят на самом краю «того» берега.
Самолет с американскими опознавательными знаками вдруг развернулся и неожиданно снизился, пролетев над самыми нашими головами. Под пальмами — противовоздушный ров. Спешим туда. Но самолет взмыл в небо: видимо, просто высматривает легкую добычу…
Издалека, с южного берега, отделенного от нас полосой моря и устьем реки Бенхай, докатывается эхо. напоминающее глухой, но громкий хлопок. Один, другой, третий… Какие цели ищет и бомбит кружащий над нами самолет? Может быть, там, вдали, дают знать о себе партизаны, силу которых этой своей бессильной злобой подтверждает враг?
Молодая телефонистка Нгуен Тхи Минь Синь говорит:
— Я тогда дежурила утром, до одиннадцати часов. Потом ушла домой, то есть в интернат, где живу. Как долго я работаю по этой специальности? Почти три года. Сама я из деревни этой же провинции. Отец мой участвовал в Движении Сопротивления в ту войну, а я была еще маленькая…
Снова возвращаемся к памятному дню страшного налета на Виньлинь. На этот раз я смотрю на события глазами этой сидящей напротив меня девушки — совсем простой и обыкновенной. Волна длинных черных волос спадает на ее плечи, на ней зеленая гимнастерка и резиновые сандалии. Я вижу ее с наушниками на голове, внимательную и сосредоточенную, на дежурстве по телефонному узлу, куда, словно нервы организма, сбегаются нити связи. Мысленно ловлю ее спокойное «Алло! Алло» вперемежку со словами: «Той нге дай…» («Слушаю вас!»). С безошибочной интуицией и спокойствием девушка выбирает голоса самых нужных абонентов, которых во время боя надо соединять вне всякой очереди. А ведь это не пустяк; работа под вой и разрывы бомб, под трескотню пулеметов и гул самолетов врага… Десятки их кружат над городом, налет продолжается — и все-таки надо работать! Временами в наушниках ничего не слышно — такой грохот и шум стоят вокруг…
— Всем в убежище! — кричит кто-то.
Минь Синь не обращает внимания на эти слова. Впившись глазами в щит коммутатора, она делает свое дело среди пыли и дыма, наполняющих аппаратный зал. Да, совсем недавно, после варварских налетов на Донгхой, рабочие и служащие Виньлиня на специально созванном общегородском собрании поклялись, что, когда, придет их черед, каждый останется на своем посту, где он нужнее всего. Но кто тогда мог предвидеть, что день испытания их хладнокровия, отваги и мужества придет так скоро?