В справедливости слов Нгуен Хыу Тхо я убедилась во время поездки по южновьетнамским селам, где все — от мала до велика — готовы к борьбе. Не только регулярные части НФОЮВ, но и местные группы самообороны располагают теперь хорошим арсеналом средств. Против врага используется различное оружие — начиная с самого простейшего и кончая наиболее современным, трофейным. Армии и народу благоприятствует здесь все: климат, джунгли, болота, заросли, рисовые поля. Солдаты и партизаны у себя дома, они знают тут каждую тропинку.
— Дезертирство из армии противника, и прежде до вольно частое, сейчас стало массовым, — продолжает Нгуен Хыу Тхо. — За первые три месяца этого года из нее бежало около 20 тысяч солдат. Несмотря на постоянные облавы в городах — на улицах, в кино, в домах, — несмотря на драконовские меры, к которым прибегают сайгонские марионетки, с каждым днем резко уменьшаются их людские резервы. А тем временем наши вооруженные силы перерезают коммуникации врага, его железнодорожные линии и стратегические шоссе, парализуя передвижение частей врага…
Бремя «грязной войны» особенно болезненно сказа лось на южновьетнамских городах. Безработица, нищета, дороговизна — вот что принес с собой сайгонский режим городскому населению. Цены на такие продукты, как рис и соль, резко возросли по сравнению с прошлым годом: рис подорожал вдвойне, а соль — в пять раз. И все это происходит на Юге, который всегда был одним из главных экспортеров риса!
— Мы делаем все, что в наших силах, — продолжает Нгуен Хыу Тхо, — чтобы жизнь крестьян на территории освобожденных районов, даже в тяжелейших военных условиях, становилась лучше. В руки крестьян уже передано свыше двух с половиной миллионов гектаров земли! Даже в занятых американцами городах все сильнее нарастает Движение Сопротивления. Все чаще звучат голоса протеста против «грязной войны», за уход американцев из нашей страны. Эхо таких выступлений прокатывается по всему Южному Вьетнаму. Инициатива тут нередко принадлежит различным кругам интеллигенции— даже той, которая до недавнего времени стояла в стороне от основной борьбы
Я передаю Нгуен Хыу Тхо эмблему Народной Польши — серебряного орла, а также несколько экземпляров «Трибуна люду» с сообщениями об успехах освободительных сил НФОЮВ и три польские книги, пронесенные мною через джунгли.
А затем состоялась совсем уже неофициальная и сердечная беседа о Польше, о традициях освободительной борьбы. Председателя ЦК НФОЮВ окружила группа молодежи. Я гляжу на вывешенные поблизости флаги и с волнением думаю о том, что летом 1965 года мне посчастливилось побывать в освобожденных зонах Южного Вьетнама..
Хождение детей по мукам
Позади — долгие часы трудного пути через джунгли. Под ногами — едва различимая тропинка. Когда спереди. от головы колонны донесется предостережение: «Кхом!» — надо наклониться, а то ветки хлестнут по глазам.
Небольшой ручей, полный бурой воды, широко разлился после дождей, на нем пузырится грязная пена. Осторожно ступаем по мостику из двух узеньких, словно смазанных салом бревнышек. Головы у всех тщательно обвязаны платками, брюки закатаны до колен: под листьями притаились пиявки конят. Их легче заметить и сбросить, если ноги обнажены. Тогда можно не дать им впиться в кожу. Кто-то из идущих сзади останавливает меня предупредительным возгласом.
— Конят!
Действительно: одна уже сидит на икре, вторая еще крутится на ремешке сандалии. Укус такой пиявки не так болезнен, как, скажем, укус скорпиона, но кровь из ранки сочится долго, и остановить ее не так-то легко…
Постепенно лес редеет. Издалека все явственнее доносится шум голосов. Нас встречают две молодые женщины, одетые в такие же, как на мне, черные широкие брюки и свободные блузы.
Затем тропинка становится шире. Поворот — и перед нами открывается широкая поляна с построенными на ней шалашами. Нас сразу же окружает толпа детей. Возгласы, смеющиеся личики, доверчиво протянутые ручонки. Мальчики и девочки восьми, десяти и двенадцати лет… Приветственный шум и крики, среди которых я сразу различаю два слова: «Ба-лян» и «Ма»…
Я вдруг перестаю быть писательницей из далекой страны: просто я снова мать двух девочек. Сейчас они готовят школьные уроки, как и тысячи их ровесниц в Польше, Советском Союзе и других странах Европы…
— Ма! Ма!..
Июнь в большинстве европейских стран — это месяц окончания учебного года. А тут в одной из только что открытых школ я попала на торжество… начала занятий! Дело в том, что школы на Юге функционируют в специфических условиях, во многом отличающихся от наших. Волнение перехватило мне горло, когда я услышала хор детских голосов, поющих перед знаменем НФО песнь-гимн фронта — гимн, который всюду сопровождал меня во время поездки по Южному Вьетнаму:
Уже вечер. Ливень хлещет тут же рядом, — хотелось бы сказать «за стеной», но мы находимся в «доме без стен», и только временами вместо них вешают пластикатовое полотнище. Длиннокрылые термиты назойливой и бесцеремонной стаей набиваются внутрь шалаша, бьются о лампу. Перед собравшимися — а среди них дети, местные крестьяне, мои спутники и я — выступает молодая женщина. Глаза у нее блестят болезненно, лихорадочно, голова покрыта клетчатым платком, лицо измучено, черты его заострились. Это — руководительница школы Чанг. Участница первого Движения Сопротивления, она была в 1956 году арестована ищейками Нго Динь Дьема, заключена в сайгонскую тюрьму, а потом брошена в мрачный лагерь смерти на острове Пуло-Кондор. Через семь лет этого страшного «хождения по мукам» ее выпустили. У нее были отбиты легкие и вообще разрушено здоровье. Но Чанг снова вступила в борьбу. Сейчас она учит и воспитывает детей. От двух ее собственных — давным-давно нет никаких вестей…
Незадолго до нашего прихода у Чанг был приступ тропической малярии, но она поднялась, чтобы выступить с речью на открытии школы. Чанг отказалась поехать лечиться за границу: здесь ее родная земля, а на острове Пуло-Кондор находится ее муж, давно арестованный и приговоренный к расстрелу. Смертный приговор заменен ему пожизненным заключением. На этой земле нужен и ее труд — идет борьба с врагом. Завтра Чанг отвезут в одну из лесных больниц, но сегодня она должна говорить со своими учениками…
Сидя на школьной скамейке, совсем близко от Чанг, я с болью гляжу на ее запекшиеся от лихорадки губы и мысленно спрашиваю себя: когда же эта исстрадавшаяся женщина услышит слово «ма», произнесенное ее собственными детьми?
В шалашах без стен размещаются школьные классы, учительская комната и кабинет директора. (Больную Чанг заменит влюбленный в свое дело педагог Минь: он уже десять лет участвует в Сопротивлении. С того самого дня, когда Минь ушел в джунгли, он ничего не знает о судьбе своей жены и единственного ребенка). В таких же шалашах и «жилые помещения»: здесь стоит простейшая мебель из бамбука, сделанная руками старших учеников и учителей. В «зале собраний» висит портрет «отца Хо». Легче всего было оборудовать «гимнастический зал» — его заменили лестнички, трапеции и кольца, развешанные на деревьях. Ребят не приходится уговаривать: они готовы показать гостье из мира социализма все свое мастерство и ловкость.
Всюду образцовая чистота и порядок — как в школьных, так и в хозяйственных помещениях. Особенно приятно смотреть на кухню, куда меня привело обычное женское любопытство.
Рассматриваю тетради, карандаши и отпечатанные на гектографе учебники, Среди самых дорогих для ребят вещей — фотографии и письма родителей. Многие из этих детей давно не видели отцов и матерей, нет известий и от других близких, участвующих в борьбе против американских агрессоров. В трудной и без того работе учителей бывают такие трагические моменты, когда приходится вызывать ученика или ученицу и говорить им правду о гибели родителей, павших на поле битвы или замученных в тюремных застенках сайгонскими и американскими палачами…