— Ужасно. И вообще, все, что произошло за последнее время, просто ужасно. — Трифон снова глотнул вина. — Моя чаша опустела. И это тоже ужасно, клянусь Фаосом! — Он поставил чашу на стойку. Буфетчик погрузил черпак в кувшин с вином и наполнил ее заново. Сплюнув для отрицания Скотоса и воздев руки к небесам, Трифон опять прильнул к чаше. — Начинаешь задумываться, что все это значит…
— Что ж, не могу не согласиться, — пробормотал Ршава, желая только одного — чтобы Трифон заткнулся и ушел. Тот, разумеется, и не думал уходить. Навязчивым людям никогда не придет в голову, что они навязчивы.
— Думаю, я знаю, что за всем этим стоит, — заявил Трифон.
Ршава понял, что на его слова следует обратить внимание.
— Так скажи, — предложил он, гадая, уж не наткнулся ли случайно этот мужлан на ту же истину, что и он сам.
— Нисколько не против, — ответил Трифон. — Всегда люблю потолковать с коллегой, коли подворачивается возможность. А ты?
— Когда подворачивается возможность, — подтвердил Ршава, сомневаясь, что эта возможность окажется подходящей.
Трифон подался к нему:
— Я думаю, что владыка благой и премудрый испытывает нас.
— Испытывает? Каким образом? — вопросил Ршава.
Несколько человек подошли ближе, другие вытянули шеи, прислушиваясь. Видесские миряне всегда с удовольствием слушали, как священники спорят по вопросам веры. И частенько не стеснялись встревать в их беседы.
— Ну, он вроде как хочет проверить, останемся ли мы ему верны в тяжелые времена, — пояснил Трифон. — Здесь, в Поданде, мы остались.
Он очертил напротив сердца символ солнца. Его жест повторили почти все слушатели, включая буфетчика и пристроившуюся рядом служанку.
Ршава тоже очертил солнечный круг. Люди усомнятся в нем, если он, священник, этого не сделает. Но все же он возразил:
— Не хочу обидеть ни вас, ни ваш город, но я в этом не столь уверен, святой отец.
— Нет? Как так? — воинственно поинтересовался Трифон.
Ршаве стало интересно, когда тому в последний раз говорили, пусть даже вежливо, что он не прав.
— Вспомни символ веры, — подогрел спор Ршава. — Разве не говорится в нем, что благой бог заботится о том, «дабы разрешилось великое искушение жизни нам во благодать»?
— Говорится. Воистину говорится. Конечно, говорится. — Трифон снова очертил на груди солнечный круг. — И я скажу, что это доказывает мою точку зрения. Разве это не великое испытание нашей жизни? Разве не проверяется наша вера в благого бога? — И он улыбнулся слушателям в буфетной, которые наверняка и раньше выслушивали его аргументы.
— Растолкуйте ему, что к чему, святой отец! — крикнул кто-то из них, и местный священник улыбнулся еще шире и благодушнее.
— Очень остроумно. — Ршава произнес это так, чтобы подразумевалось «весьма очевидно». Поняв это, Трифон разозлился. Игнорируя его чувства внешне, но наслаждаясь ими в душе, Ршава продолжал: — Боюсь, ты не принимаешь во внимание весь текст символа веры. Подумай над фразой «Да разрешится великое искушение жизни нам во благодать». — Он выделил интонацией три последних слова.
— Ну? И что в них такого? — Трифон уже почти фыркал и бил землю копытом, готовый броситься в атаку, выставив рога.
— Что в них такого? А ты оглянись. — Ршава обвел комнату рукой. — Разве великое испытание жизни решается нам во благодать? По-моему, нет. Гражданская война рвет Видесс на куски. Из-за нее варвары перешли границу, рыскают там, где хотят, и творят все, что захотят. Можешь ли ты отрицать это?
— Только не здесь, клянусь Фаосом! — выдал кто-то из толпы заплетающимся от вина языком.
Трифон кивнул, поддакивая.
— Нет, не здесь. — Изящный поклон Ршавы был полон иронии. — И Поданд, разумеется, единственный великий и истинный центр жизни в империи Видесс. И хаморы уже кончили грабить и убивать…
Некоторые слушатели улыбнулись и приосанились, приняв его слова всерьез. Дураки, что с них взять! Ршава обратил внимание на тех, кто заворчал и забормотал. Они могли распознать в речи сарказм, и Трифон оказался одним из них.
— Куда это ты клонишь? — рявкнул он напряженным голосом.
— Видесс раздирает гражданская война, — повторил Ршава. — Скопенцана пала… и разрушена. Ликанд, недалеко на север отсюда, тоже мертвый город. Кто может сказать, сколько еще других городов было уничтожено? Вы сами знаете, что кочевники вовсю разоряют деревни и фермы. Каким станет урожай осенью? И будет ли вообще осенью урожай? Что вы станете есть, когда в кладовых не будет зерна? Своих собак и кошек? Друг друга? Разве великое искушение жизни решается вам во благодать?