— И какая часть империи станет пастбищем для хаморов, если они перейдут границу? — спросил Ршава.
— Если хаморы перейдут границу? Да вся империя и станет, святейший отец.
И вновь Зауц был прав. Наверняка прав. Этим утром он выдавал правду в неприятных количествах. Ршава невольно перевел взгляд на большую статую Ставракия. Казалось, император-завоеватель был готов в любой момент выступить в поход — или был бы готов, если бы голубь не нагадил ему на левую ладонь.
— Что же, мы ведь не хотели бы, чтобы наши жизни всегда были скучными, правда? — вопросил Ршава.
— Моя личная жизнь? Нет, — ответил Зауц. — А вот что касается профессиональной жизни — здесь совсем другое. Если в моей профессиональной жизни ничего не происходит, это доказывает, что я превосходно справляюсь со своей работой.
Ршава приподнял бровь, но эпарх явно не шутил. У самого Ршавы список дел, которые он хотел совершить в своей профессиональной жизни, был довольно длинным. Книга, которую переписывал для него Диген, была лишь началом. Прелат все еще стремился учиться, а в один прекрасный день рассчитывал облачиться в ризу патриарха. Бедный Зауц! У него уже не осталось надежды подняться выше. Он никогда не станет губернатором провинции или министром в столице. Апатия и бездеятельность — вот и все, что ждет его впереди.
К счастью, эпарх не знал, о чем думает Ршава. Долгие годы при императорском дворе научили прелата сохранять невозмутимый вид; этот талант был весьма полезен и в церковной иерархии.
— Думаю, нам не следует особенно беспокоиться насчет кочевников, — сказал Зауц. — Стилиан не такой дурак, чтобы призвать их на помощь, а они… они не такие дураки, чтобы напасть на Видесс самим.
Его выдала короткая заминка. Зауц хотел сказать, что Стилиан преподал кочевникам урок и показал, что нападения на империю дорого им обходятся — или нечто в этом же роде. А потом изменил окончание фразы, но недостаточно быстро. Теперь невозмутимое лицо Ршавы маскировало улыбку. Зауц только что продемонстрировал, почему ему никогда не подняться выше эпарха.
— Если владыка благой и премудрый окажется милостив к нам, то гражданская война вскоре закончится и будет забыта, — сказал Ршава. — Тогда нам уже не придется беспокоиться о вторжении кочевников из степи.
— Да будет так, святейший отец. — Что бы там Зауц ни думал, он не осмелится противоречить родственнику автократора. И ни один видессианин, независимо от того, поддерживает он Малеина или Стилиана, не пожелал бы, чтобы сквозь империю пронеслись орды кочевников. Зауц тоже взглянул на статую Ставракия. — Он бы изрубил в фарш любого, кто попытался бы выступить против империи.
— Разве он не поступил бы справедливо? — согласился Ршава. — Император-завоеватель обладал энергией, какой не нашлось ни у одного из его преемников. Он разгромил макуранцев на западе и разграбил их столицу Машиз. Он вытеснил хаморов за край их степи. А его флот боевых галер неоднократно и сурово наказывал халогаев. Никто из остальных правителей Видесса не отдавал себя войне целиком.
— Но его здесь нет, — высказал Зауц еще одну очевидную истину. — И нам самим придется сделать все, что мы сможем.
— Сможем. И сделаем. И это будет достаточно хорошо.
Ршава произнес это уверенно. Эпарх кивнул.
* * *Мужчины и женщины толпились в притворе главного храма Скопенцаны после божественной литургии. Мужья встречали жен, спускавшихся с женской галереи, братья дожидались сестер. А юноши и девушки, не состоявшие в формальном родстве, могли сколько угодно приглядываться друг к другу, чего им не дозволялось во многих иных местах видесских городов.
Ршава знал обо всем этом, но обращал внимания на взгляды и улыбки не больше, чем на воздух, которым дышал. Его обязанностью в притворе было обсуждать проповеди с прихожанами, а с наиболее богатыми из них вести разговоры о пожертвованиях. Прелат недолюбливал эту сторону своей работы. Но знал, что это одна из причин, по которым его послали в Скопенцану. Если он не справится здесь, то не сможет и в столичном Соборе.
За годы, проведенные здесь, Ршава научился справляться с нелюбимой частью работы. Он слушал вполуха, кивая в нужных местах, пока толстый купец, разбогатевший на торговле мехами с халогаями, все трещал и трещал о проповеди. Как и многие видессиане, он воображал себя богословом — и, подобно большинству из них, заблуждался.
Когда Ршава только приехал в Скопенцану, он доказал бы это торговцу четко и безжалостно. Но не сейчас. Прелат хотел, чтобы горожане были им довольны. Если они будут довольны им, то с большой вероятностью перенесут это отношение и на императора Малеина. Скопенцана осталась без гарнизона. Мятеж горожан мог склонить город на сторону Стилиана. И чтобы этого не допустить, Ршава сделает все, что сможет.