Когда последняя метель наконец-то стихла, один из слуг Зауца пересек площадь и явился в резиденцию прелата.
— Святейший отец, эпарх хотел бы с вами поговорить насчет продовольствия, — сообщил он.
— Я приду, — сразу ответил Ршава. Пайки — дело серьезное. — Он собирается опять снизить нормы?
— Господин, именно об этом он и хотел с вами поговорить, — ответил слуга.
Ршава облачился в самый теплый из своих плащей с капюшоном. Слуга Зауца напялил на себя столько одежды, что не замерз бы и в ледяном аду Скотоса. Метель прекратилась, но мороз стоял крепкий.
Несмотря на капюшон, Ршава ощущал погоду сильнее, чем любой из светских людей: едва он вышел на улицу, как тепло стало вытекать из бритой макушки, подобно воде из треснувшего кувшина. Прелат решил потерпеть.
— Как хорошо снова увидеть солнце, — заметил он.
— Уж это точно, святейший отец, — согласился слуга Зауца.
На площади намело сугробы. Снег облепил и статуи в ее центре, из-за чего их стало трудно распознать. Ослепительно блистало солнце. Борозды, оставленные ногами слуги, были единственными отметинами на гладком белом одеяле.
— Что, пойдем к эпарху по твоим следам? — спросил прелат.
— Не возражаю, — согласился слуга. — Раз уж я сюда дошел, то и вернуться мы сможем.
Уподобившись ездовым собакам, Ршава и слуга врезались в снег. Идти было трудно. Снег еще не покрылся настом, и им пришлось проламываться сквозь сугробы. Ршава вспотел, еще не добравшись до статуй. Едва он замедлял шаги даже на несколько секунд, как пот начинал леденеть. Но время от времени прелату приходилось останавливаться, чтобы перевести дыхание.
Во время одной из таких остановок он указал на странной формы сугроб у подножия статуи Ставракия:
— Что это?
Слуга Зауца пожал плечами:
— Просто снег. Ветер иногда наметает такие причудливые сугробы, уж поверьте мне на слово.
— О, это я знаю. Но как-то непохоже, что форму этому сугробу придал ветер.
И Ршава принялся отгребать снег. Даже сквозь толстые войлочные рукавицы холод покусывал ему пальцы.
Слуга, который был моложе прелата, понаблюдал за ним некоторое время, а затем, демонстративно фыркнув, тоже стал разгребать сугроб.
— Вот увидите, — пообещал он. — Ничего там не будет, кроме…
— А вот и нашлось кое-что. — Рукавицы прелата наткнулись на нечто более твердое, чем свежий снег. — Это… Фос! — Ршава очертил на груди солнечный круг. — Это тело, спрятанное в сугробе!
Распахнув глаза настолько, что вокруг радужки показались белки, слуга тоже осенил себя.
— Вы… вы были правы, святейший отец, — запинаясь, пробормотал он. — Но кто… кто мог поступить так гнусно и жестоко?
— Давай сперва выясним, кто здесь умер, — мрачно предложил Ршава. — Это может подсказать, кто его убил.
Они вытащили тело из снега.
— Я его не знаю, — сказал слуга, дернув кадыком.
— Зато я знаю, — еще более мрачно сообщил прелат. — Это один из крестьян, что пришли в город из-под носа хаморов. И один из тех, кто затеял ссору с ополченцами как раз перед началом этой метели.
Понять, как именно умер крестьянин, тоже оказалось нетрудно: левая часть головы у него была разбита. Тело пролежало здесь уже долго, и кровь успела застыть лужицей рубинового льда.
Слуга отвернулся, и его шумно стошнило. От блевотины поднялся пар. Слуга набил рот чистым снегом и выплюнул его. Проделав это несколько раз, он выдавил:
— Но кому понадобилось его убивать?
— Есть некоторые… очевидные вероятности, если так можно выразиться, — ответил Ршава. — Если это дело рук ополченца — я не утверждаю, что это так, но это одна из очевидных вероятностей, — то ему придется за многое ответить. И не только ради его души, но и за опасность, которой он подверг Скопенцану.
— Просто замечательно. Этого-то нам и не хватало, верно? Собственной небольшой гражданской войны в городе.
— Да, — кивнул Ршава.
На самом деле слуга высказал то, что было на уме и у прелата. Видессиане будут сражаться между собой.
— Что станем делать, святейший отец? — спросил слуга и сам же ответил быстрее Ршавы: — Надо снова забросать тело снегом. Тогда мы сделаем вид, будто ничего не произошло, и никто в городе ни о чем не догадается.
Ршава неохотно покачал головой: