Ингегерд поднялась с матраса и распахнула ставни. Дом наполнил серый утренний свет. Кровавые пятна на полу и мебели казались почти черными, но обретали все больше цвета по мере приближения восхода. Ингегерд почесалась и поморщилась.
— Клопы, — пробормотала она и задумчиво добавила: — Хотела бы я знать, всю ли еду здесь хаморы украли, или они явились сюда только убийствами развлечься?
— У нас осталось мало еды? — спросил Ршава, и его желудок заурчал, как голодный волк.
— У нас после завтрака не останется ничего, и завтрак этот скудным будет, — сообщила Ингегерд. — А нам нужно еды добыть. Когда по морозу ходишь, куда быстрее устаешь, чем почти от любой работы.
Она быстро обыскала дом и радостно воскликнула, обнаружив четыре буханочки хлеба. Мороз предохранил их от плесени и насекомых. То был последний хлеб, который выпекла жена фермера, прежде чем стать жертвой хаморской похоти.
Пока Ршава отламывал куски хлеба и согревал их в ладонях, прежде чем съесть, его взгляд не раз скользил по Ингегерд. «Я мог бы сделать ее жертвой своей похоти», — мрачно подумал он, но покачал головой. Он охотнее овладел бы ею не как жертвой. Вот если бы она пошла на это добровольно, даже со страстью, даже с распутством…
Он взглянул на нее снова. А если у нее нет такого желания, не говоря уже о страсти? У него хватило мрачной честности осознать, что он все равно желает ее. «Но я ничего не сделал», — напомнил он себе, чтобы успокоить совесть.
Они съели по буханочке хлеба с остатками сыра из Скопенцаны, а последние две оставили на потом.
— Нам лучше уходить и побольше пройти, пока светло, — сказала Ингегерд.
— Да, — ответил Ршава и рассмеялся: еще один день ходьбы по колено в снегу — и он настолько вымотается, что к вечеру уже не сможет покушаться на чью-либо добродетель.
Едва они вышли из дома, как земля содрогнулась от сильного толчка. Они даже на секунду ухватились друг за друга — но не от страсти, а от ужаса.
— Ненавижу это, — проговорила Ингегерд, когда все успокоилось. — Если что-то конец имеет, оно должно закончиться.
— Хотел бы этого и я, — искренне ответил Ршава. — Но толчки будут продолжаться. Со временем они станут лишь слабее и реже. Но они будут.
Прелат и халогайка побрели на юг. Ингегерд указала на темное пятнышко у горизонта:
— Думаю, там город.
— Да сделает благой бог так, чтобы ты оказалась права. И пусть он сделает так, чтобы этот город все еще находился в руках видессиан.
Если стены города рухнули из-за землетрясения, он станет легкой добычей для хаморов. Насколько далеко проникли варвары на территорию империи? Делает ли кто-нибудь хоть самую малость, чтобы их сдержать? Ршава задумался о безрассудстве своего родственника и лучшего, самого знаменитого имперского генерала. По их вине уже пролилось столько крови!.. Если эта война не безумие, то что же?
— Опасаюсь я, что беда у нас, святейший отец, — негромко сказала Ингегерд, глядя на запад.
Ршава посмотрел в ту же сторону и тихо ответил:
— Что ж, боюсь, ты права.
Четверо хаморов скакали к ним, пустив рысью своих лошадок. Кочевники пока находились далеко и не могли достать беглецов выстрелами из лука, но очень скоро они приблизятся… Не оборачиваясь, Ршава велел Ингегерд:
— Беги. Я задержу их, сколько смогу.
— Спасибо, святейший отец, но бежать некуда. — Она оказалась права: поблизости не росли даже деревья. — Как вы со мной встали, так и я с вами. Если меня ранят, а у вас будет время, меня быстро убейте. А если даже этого сделать не получится… — Она сделала паузу, должно быть, пожала плечами. — Раньше или позже, но все кончается.
Внутри Ршавы вспыхнула ярость. Едва появилась надежда на спасение, как на них напали варвары! Они были все ближе, и прелат уже видел, как летит снег из-под копыт лошадей и как всадники накладывают стрелы на тетивы луков. Один из хаморов выстрелил. Его стрела не долетела, но другие уже смогут достать…
— Проклинаю вас! — Ршава выплеснул в крик всю накопившуюся ярость. — Будьте вы все прокляты!
Один за другим, молча и как-то обыденно, хаморы попадали с лошадей и остались лежать в снегу неподвижными холмиками. Лошади пробежали еще немного и озадаченно встали. А прелат изумленно уставился на мертвые тела, не веря своим глазам.
И он не сразу заметил, что Ингегерд столь же изумленно глядит на него.
— Клянусь благим богом, святейший отец, — прошептала она. — Вы нас спасли.