Рай на земле
Так в Пашиной тусклой жизни начался один из самых странных периодов. Дом Элли вполне мог сойти за рай, только было совершенно непонятно – за какие заслуги сюда попадали? Эгоистка Элли – Седов не мог не замечать самых ярких деталей в сущности этой нежно относящейся к нему дамы – и толпа избалованных сопляков заслуживали скорее отрезвляющих жизненных проблем. Да и сам мерзавец Павел Петрович…
Тем не менее день у Паши начинался волшебно-с плавания в бассейне. Он и не думал, как это шикарно – выбраться из теплой постельки и через полминуты уйти под воду с головой. Вынырнув с восторженным гиканьем, Пашка бежал в ванную, а потом просил у Тамары кофе и ложился на шезлонг.
Кофе он дополнял коньяком.
В то время, когда Павел Петрович наслаждался утром, хозяйка работала над собой. Она занималась с приезжавшей ежедневно тренершей пилатесом, фитнесом или йогой. Отработав свои ежедневные полтора часа, прихорашивалась с помощью парикмахера, косметолога, массажиста и многих других людей, так же, как и тренер, приезжавших в ее дом в дообеденные часы.
Обычно, закончив процедуры, Элли выходила к бассейну с фразой:
– Помолодела так, что хоть памперс покупай!
Это означало, что пора ехать в город – завтракать.
В первые дни было неприятно каждый раз ссориться с ней по поводу оплаты – Паше было не по себе: он не мог есть за счет женщины, с которой жил, но Элли нашла консенсус:
– Давай так: ты будешь моим шофером. У меня зрение слабеет (она, конечно, врала), мне уже опасно за руль садиться. Только вместо денег я буду тебя кормить и поить, идет?
– Чушь, – не согласился Паша.
– Тогда ты будешь возить не только меня, но и Тамару. Она ездит на рынки, в магазины и так далее, ее сопровождает наш охранник. Поэтому получается, что, когда он уезжает, мы остаемся беззащитны.
– Ладно. – Пашка понял, что Элли дает ему возможность сохранить лицо, а он только капризничает. – Буду осетинский пирог с сыром, салат с помидорами, пахлаву, чай с чабрецом.
После завтрака они с Элли гуляли по Курортному. Элли считала, что ей (для фигуры) необходимо больше ходить, а Павлу Петровичу было все равно, что делать.
Вернувшись домой, Элли уходила в студию. Оказалось, что она не балерина, а художница в хорошей форме. Элли писала только небо: облака, тучи, закаты, рассветы, радуги, громы и молнии, птичьи стаи, солнце, луну, звезды. По мнению Седова, она здорово наловчилась в своей теме, ему нравилось.
– Небо – это самое красивое на земле, – говорила она.
Кроме собственных работ на стенах ее мастерской висели репродукции с небесами – от рафаэлевской Мадонны, нисходящей с небес, до работ современных авторов, которые Паша видел впервые. Небеса утром, небеса в обед, небеса на закате.
Интересно, что почти всегда небо на картинах Элли выглядело так, как оно выглядит, если стать посреди широкого поля и закинуть голову.
– Ты рисуешь лежа?
– Вопрос дурацкий, но искренний, – рассмеялась Элли. – Я рисую стоя, просто поднимаю голову. Ты знаешь, что люди редко поднимают голову? А это очень полезно для шеи и не позволяет образовываться второму подбородку.
Картины Элли неплохо продавались. Она замечала по этому поводу:
– Гонорары откладываю себе на пенсию.
Кроме рисования Элли была занята чтением. Она любила дамские романы и классику.
В свои занятия Элли элегантно вкрапляла небольшие кофе-брейки. Без кофе, разумеется, а с коктейлем или, если день был прохладным, с крепким алкоголем. Благодаря этим коктейль-брейкам она поддерживала настроение и расслабляла мозг. Пашка с удовольствием разделял с ней такие минуты.
Природа одарила Элли еще одной милостью, кроме долгой молодости: пьянство ее не уродовало, она становилась просто забавной – звонко хохотала, любила весь мир. Для себя Паша заметил, что у пьяненькой Элли смешно краснели уши, и она об этом не знала.
К вечеру Седов со своей дамой выезжали в город на ужин, но на этот раз уже на такси, и оставались в Курортном до поздней ночи. Вечерами отставной сыщик выполнял свою ежедневную самоубийственную алконорму – он пил проклятую водку, надеясь, что она поможет ему заснуть и не проснуться. Элли позволяла ему это, считая, что пьянство просто Пашкина слабость, ничего больше. Объяснять ей, что она сильно ошибается, Седов не собирался. Он знал, что еще пара дней – и ему придется вернуться к Яне, так к чему откровения?