«Но какого черта мастер торчал рядом с ними? — подумал Ги. — Если он должен был как-то нам помешать — то почему ушел? Неужели почуял Николетти и так испугался?»
Старик, конечно, никому не внушал любви, но сумел бы он одолеть неизвестного мастера в схватке? У мастеров вообще бывают драки? И что они делают? Чем один мастер может угрожать другому?
«Встречусь с Николетти завтра во дворце и спрошу», — решил Солерн.
2 декабря
Ги было двадцать девять лет, когда умер старый король. Солерн помнил, как под одиночные протяжные удары колокола даларцы стекались на Площадь Роз, и вскоре она стала похожа на море трепещущих черных шарфов, платков и лент. Генриха Льва, несмотря на крутой и свирепый нрав, в Байоле любили, и в день его смерти церкви были полны людей, свеч и поминальных даров.
По традиции Большая Матильда должна ударить столько раз, сколько полных лет прожил король — в день кончины старого короля прозвучало шестьдесят четыре удара. Но сегодня, едва колокол отсчитал десяток прожитых Филиппом лет, на балкон над площадью вышел, или скорее — выскочил, будто его пнули, мажордом Двора Его Величества. Он испуганно уставился на мрачную, молчаливую толпу и судорожно вцепился в эдикт о восшествии на престол, словно в щит.
Следом за мажордомом на балконе появился мастер Николетти и занял позицию в самом темном углу. Последним к народу вышел герцог фон Тешен, и по толпе пробежал такой угрожающий рокот, что мажордом попятился обратно к дверям. Регент сжал его плечо и толкнул к перилам.
— Это все выглядит как какой-то цирк, — пробормотала Илёр. Вместе с Ги де Солерном она наблюдала за сменой власти через окно в эркере. Свита герцога и королевы толпилась в бывшем кабинете Генриха Льва; гвардейцы под командованием Турвеля заняли позиции у окон.
— С великим прискорбием мы обязаны сообщить, — заблеял мажордом, — что Бог призвал помазанника сво…
— Туда этому выродку и дорога! И шлюху амальскую туда же с ее дядькой-трахалем!
Ги по привычке окинул площадь взглядом, выискивая крикуна. Над толпой поднялся согласный ропот. Оскорбительные выкрики мгновенно превратились в целый хор, а затем слились в единый гневный рык, от которого зазвенели стекла. Над толпой мелькнуло несколько ружей, и Солерн подался вперед.
— Ты же не побежишь усмирять их лично? — прошипела ведьма.
Герцог фон Тешен, ознакомившись с мнением народа на свой счет, вернулся в кабинет, схватил за локоть королеву Марию Ангелину с наследным принцем на руках и выволок ее на балкон. Байольцы, увидев ее величество и будущего короля, яростно взревели. Крикнув: «Гвардия, к бою!», капитан де Турвель кинулся на балкон, оттеснил герцога и встал между королевой и перилами. Стена дворца вокруг балкона ощетинилась мушкетами королевских гвардейцев.
— Прочь! — зашипел на капитана фон Тешен.
— Амальская потаскуха! — снова раздался глас народа. — Чтоб вы все передохли! Вместе с вашим ублюдком!
— Тихо!! — заорал герцог. — Турвель! Залп!
Капитан хмуро посмотрел на толпу, королеву, регента и приказал:
— Гвардия! Первый в воздух!
Над толпой грянул мушкетный залп, и настала угрожающая тишина. Пока королевские гвардейцы перезаряжались, герцог испепелил Турвеля гневным взглядом и повернулся к толпе.
— Филипп Четвертый умер! — гаркнул он, благо его голос вполне мог перекрыть грохот сражения. — Вот ваш новый король, Карл Третий! — он подтащил королеву к перилам, хотя она инстинктивно упиралась, пытаясь укрыться за спиной Турвеля. — По малолетству ему назначен регент…
Народ испустил свирепый рев, как огромный зверь, и в балкон полетели камни. Мажордом бросился наутек. Гвардейцы упали на пол, прикрывая головы руками от камней и осколков. Солерн схватил Илёр, метнулся к ореховому бюро старого короля, толкнул ее на пол и упал на колено рядом. Пистолет оказался в руке сам собой. Крики разбегающейся свиты, звон стекол и грохот камней о стены почти заглушили вопль регента:
— Огонь!
Но никто не выстрелил. Солерн выглянул из-за бюро: Турвель, закрыв собой королеву с принцем, в упор глядел на регента. На месте остался и Николетти, к удивлению дознавателя: старик сдержал слово — в балкон пока ни разу не попали.
— Огонь! — зарычал регент на капитана. — Или я пристрелю вас как бунтовщика!
Турвель молча положил руку на эфес шпаги, и Ги чуть не поперхнулся изумленным возгласом. Но королева вдруг расплакалась, как ребенок, вцепилась в руку капитана и уткнулась ему в спину.