Всю жизнь Солерн убеждал себя, что дознаватели и Секрет Короля трудятся затем, чтобы не повторился Ожероль, чтобы кровь, черт подери, лилась на поле боя, а не по улицам городов, чтобы король не резал свой же народ! Найти заговорщиков, предотвратить бунт, не допустить тысяч смертей…
Солерн швырнул в руки лейтенанта трубу, и щенок торопливо скрылся с глаз долой. Да какого черта он вообще старается, когда им всем насрать?! Регент — о, с этим-то все понятно, Далара для него — лишь завоеванный в бою трофей, но остальные! Все эти аристократы в совете короля, все эти люди, как будто тоже даларцы — так почему же!.. Как они могли просто смотреть и почему никто не пустил регенту пули в лоб?!
"Потому что им всем плевать," — Солерн привалился спиной к шершавому камню: Бернарден был крепостью, построенной еще во времена Людовика II, тоже любителя поуменьшить число своих подданных. Байола замерла перед Ги в тишине, словно зверь, но скоро… Солерн знал, что байольцы не простят такое — никому, и напрасно регент рассчитывает на силу устрашения.
— Вот и поговорили, — пробормотал Николетти. Дознаватель обернулся: он и не слышал, как старик пробрался на башню. — Борцы за все хорошее против всего плохого.
— Из-за этого чертова флага погибли сотни, и погибнут еще!
— Вы просто не привыкли такое видеть, — Николетти кивнул на Площадь Роз. — Ренола веками разделена на герцогства, графства, баронства, владения городов-республик… И все они постоянно грызутся за власть и земли, а иногда в дело вмешиваются иностранные короли и принцы. Один пришел — завоевал, второй пришел — завоевал, и так столетиями. Чего еще вы ждете от вашего регента? Он ведет себя так же, как все завоеватели.
— Я надеялся, — процедил Солерн, — что он хотя бы в столице не будет вести себя, как на поле боя.
— Почему? — хмыкнул Николетти. — Он завоеватель в покоренной стране. Но отчего вас это вдруг волнует? Вы же служите даларской короне, и неважно, на кого она надета.
— Я не хочу иметь с этой короной ничего общего!
Это вырвалось у Ги так неожиданно для него самого, что он ошеломленно смолк.
— Разочаровались в службе? — вкрадчиво спросил мастер. — Чего же ради вы потратили на нее столько лет?
— Я тратил, чтобы этого не было! — рявкнул дознаватель. — Мы должны служить, чтобы защищать… — у Ги не хватило слов; он только махнул рукой в сторону дворца и отвернулся. — А это — не служба, это позор!
— Вы защищаете короля от его народа. А уж как вы себя за это оправдываете — ваше дело.
Солерн вспыхнул. Слова мастера-иностранца почему-то задели его так глубоко, что он едва не начал оправдываться вслух. То есть не оправдываться, потому что служба королю не требует оправданий?..
Солерн снова посмотрел на дворец. Кто-то затаскивал в окно Зала Ястребов трехцветный флаг. На миг Ги вновь ощутил запахи крови, пороха, дыма пожаров и человеческой плоти, которые висели над улицами Ожероля. Он брел домой почти вслепую, до того сильно дым резал глаза, и, спотыкаясь о трупы, гадал, кого из этих людей он знал.
— Если вы разделяете убеждения мятежников, — резко спросил Солерн, — то почему не с ними?
— Потому что у мастеров есть определенные правила, которые нельзя нарушать.
— Чушь! Любое правило можно нарушить.
— Не всегда, — Николетти прищурил глаза, глядя на дознавателя против солнца. — Мастер, прошедший обучение, получает…
— Не надо мне рассказывать!
— Для дознавателя вы на редкость не любопытны.
— Потому что я не хочу знать ничего лишнего ни о вас, ни о вашей работе, ни о правилах.
— Боитесь, что вас сразу же убьют?
Солерн, с усилием проглотив этот наглый выпад, процедил:
— Если я помогу вам найти дикого мастера, вы поможете мне с поиском человека, который передает оружие бунтовщикам?
— Не уважаю натуральный обмен. Да и вообще, это уже не имеет значения. И что вы будете делать с этим человеком, когда найдете?
— Допрашивать, — буркнул дознаватель и вдруг понял, что не чувствует ореол принуждения. — А где ваше это… — он обвел пальцем голову.
— Сдерживаюсь из уважения к вашему состоянию, — сказал старик. — Не каждый день человек лишается последних иллюзий.
— Вы все равно согласитесь, когда регент предложит вам деньги, — зло ответил Ги: иллюзии, черт подери! Почти тридцать лет в иллюзиях!
— Нет, — задумчиво отозвался Николетти, — я ведь могу и отказаться. Правила не обязывают меня выполнять абсолютно все прихоти власть имущих.
— Откажетесь от денег?
— Ну же, мы, мастера, не настолько продажные твари, как о нас принято думать.