Голова ее была непокрыта, легкое пальто, легкие, далеко не зимние сапожки, тонкие перчатки и минус тридцать по Цельсию.
Меня она словно не видела, глядя на дорогу перед собою.
Будучи далеким от мистики человеком, за те несколько секунд я приблизился к ней вплотную и уже не знал, страх или мороз окончательно убили чувствительность в ногах. Но женщина вдруг заговорила, и все прошло. Остановившись, она спросила, что я здесь делаю, и это был самый странный и в то же время самый разумный вопрос из всех, какие я когда-либо слышал. Помню, меня поразил необычайно печальный голос женщины. Холод сковал мои губы, и вместо ответа я молча указал на витринное стекло, понимая, что этот жест не способен ничего объяснить, однако она посмотрела на стекло, и я вздрогнул, услышав:
— Хотели погреться? — спросила женщина и, не дав мне опомнится, добавила, — говорят, смерть от холода приятна.
Ее глаз я не видел — она по-прежнему смотрела на дорогу, словно в книгу, где написаны мои мысли и побуждения. Она, казалось, не замечала, что пар, рожденный дыханием, осыпается кристаллами.
Я хотел сказать что-то. Быть может, рассказать о том, как связка ключей мешала танцевать, о теплом такси, летящем вдоль вереницы городских огней. Быть может — просто пожаловаться на судьбу, на то, как холодно и одиноко мне было на этом нескончаемом скользком пути. Какие-то невысказанные слова тщетно бились о замерзшие губы. Я не знал, насколько приятна смерть от холода, но, должно быть, весь мой вид выражал сомнение в этом, потому что женщина сказала:
— Мы все чего-то ищем, но немного тепла хочется каждому… Пойдемте. Возможно, удастся найти ключ.
Я не мог понять сказанного, не мог понять, как она стоит и не мерзнет в тонкой одежде, и меня посетила нехорошая мысль, что женщина не в себе. Ноги совсем отнялись. Передо мною тускло поблескивало витринное стекло, прячущее тепло. И вдруг: "Пойдемте, возможно, удастся найти ключ". Какой ключ? Уж, не от врат ли небесных?
— Я живу неподалеку, — услышал я снова, — обронила ключ, пока шла сюда. Пойдемте. Нельзя долго стоять на одном месте — появляется желание остаться.
Она повернулась и, все так же глядя себе под ноги, повела меня прочь с освещенной улицы в пустую темноту новолуния.
Я шел почти что вслепую, не спуская взгляда с ее едва различимой фигуры. Подошвы, как ни странно, больше не скользили, наверное, дороги во дворах были чем-то посыпаны. Ступней я уже не чувствовал, переставляя их точно протезы.
Она и впрямь жила неподалеку — через несколько минут мы уже стояли у одного из запертых подъездов длинной неказистой пятиэтажки. Это был единственный подъезд, над которым висел угрюмый фонарь, наполняющий двор мутным белесым свечением. Во дворе не было даже детской площадки: только деревья и одинокая диагональ тропы между соседними домами. Все остальное было занесено снегом. И она, попросив меня подождать немного, вошла в этот снег, доходивший ей до колен, и вскоре вернулась, держа в руке кольцо с двумя большими ключами на нем.
— Я нашла ключи, — сказала она, и в голосе не прозвучало ни радости, ни огорчения, — это было нетрудно — на снегу остался след.
Все было понятно, кроме одного: как можно обронить ключи, чтобы они упали в десяти метрах от тропы.
Лязгнул замок, и какое-то, почти первобытное, ощущение тепла окутало меня. Подъезд был чистый: свежая краска на ступенях, перилах и стенах, впрочем, все это было второстепенно, первостепенна была лишь пышущая жаром батарея на площадке между этажами. Я бросился к ней и прижался всем телом, точно утопающий к своему спасителю. Я забыл обо всем, впитывая дыхание чугуна. Я потянулся к ботинкам, чтобы снять их, но не снял — она позвала меня, повернув ключ:
— Пойдемте. В доме теплее и есть горячая вода и чай.
И я встал и вошел. Холод не давал времени на размышление или удивление. Кто долго был лишен тепла, поймет меня, уставшего и обезволенного, готового разбить витринное стекло магазина. Если бы у меня была рука длиною в сорок километров, я протянул бы ее и взял ключи, лежащие на подоконнике, но такой руки не было, и я вошел и только здесь, ощутив полновесное тепло, осознал, как же страшно я замерз.