— Мы еще встретимся когда-нибудь? — спросил я зачем-то, и дверь захлопнулась. Для меня так и осталось тайной — действительно прозвучало это или просто послышалось, но когда я развернулся, чтобы уйти, три слова кольнули мое подсознание: "Мы обязательно увидимся" — почудилось мне.
После той ночи действительно потеплело. Наступил новый год. Про ту ночь я никому не рассказывал. Сказал, что переждал ее в подъезде, и это всех немало посмешило. Потянулись будни, я ходил на работу, в выходные выпивал в дружеской компании. Все было как всегда, но что-то неуловимо тревожное вкралось в мою жизнь, что-то, от чего я внезапно просыпался по ночам и долго не мог избавиться от ощущения, что мне послышался шелест бумаги. Что-то, от чего я перестал ходить мимо магазина, витринное стекло которого уцелело лишь благодаря мистической случайности.
Оттепель была долгая, и крещенские морозы, ударившие резко и злобно, застали меня врасплох.
Завод, на котором я работаю, очень далеко — приходится просыпаться задолго до наступления рассвета и спешить на автобус. Улицы в это время пусты и безжизненны.
Я оделся очень легко и, выйдя на улицу, понял свою ошибку. Я сразу вспомнил ту ночь и девушку-ампутацию, притаившуюся в темных дворах.
Как ни удивительно, этой ночью было новолуние. Я шел к остановке, мечтая поскорее оказаться в автобусе. Я глядел под ноги, боясь поскользнуться. Возле остановки был маленький освещенный скверик с лавочками и фонтанчиком, засыпанным землей и много лет уже исполняющим функции клумбы. Летом здесь всегда полно распивающей пиво молодежи. Зимой — только снег и холод.
Когда я подошел к остановке, в скверике уже были люди. Их было человек двадцать, в основном такие же, как я, работники далеко расположенных предприятий. Они окружили одну из лавочек и, бурно жестикулируя, что-то обсуждали. Сначала я почувствовал удивление, но когда из темноты шоссе выпрыгнули два желтых пятна, и карета скорой помощи с визгом остановилась у обочины, удивление прошло. Я бросился в толпу, расталкивая людей руками и задыхаясь от ужаса.
Она сидела на лавочке. Голова ее была непокрыта, а легкое пальто с большими квадратными пуговицами расстегнуто. Она улыбалась, морщины на ее лице разгладились, а седина была незаметна в полутьме. Ей снова было столько, сколько и должно было быть — чуть меньше тридцати.
Я стоял и тяжело дышал. Руки мои тряслись, но не от холода. Знакомая, что ли? — спросил какой-то мужчина. Я закрыл глаза, сдерживая дыхание.
— Нет. Я обознался… — тихо ответил я и, развернувшись, побрел прочь от остановки.
На работу я в тот день не пошел, и в следующий, и в следующий, и таких дней было много. Иногда полезно иметь знакомых врачей. Я пошел туда, где одинокий фонарь наполнял двор угрюмым мутным светом. Я сошел с тропы и увидел маленький продолговатый след на снегу. Снял перчатку и довольно быстро нашел в сугробе кольцо с двумя большими ключами на нем. Открыл подъездную дверь, поднялся по чистому свежевыкрашенному подъезду и вошел в маленькую квартиру. Не задерживаясь и не раздумывая, я разулся.
Альбом лежал на том же самом месте. Я не стал его открывать, просто положил в пакет и, быстро обувшись, ушел.
Выйдя из подъезда, я остановился на тропе и, недолго подумав, закинул ключи в снег. Обратной дороги не было, и ключи были больше не нужны ни ей, ни мне.
Дома я позвонил на работу и сказал, что заболел. Мне было все равно, что обо мне подумает начальство.
Потом я сел в кресло и открыл альбом. Под дарственной надписью появилась приписка. Я долго смотрел на нее, ощущая жжение в глазах. Приписка была очень короткая, всего два слова: "С Любовью" и дата. Приписка была сделана несколько часов назад.
Капля влаги упала на бумагу. Я смотрел, как медленно расплываются чернила, и мне никогда еще не было так плохо.
Я ощущал, как что-то очень важное прошло мимо меня и скрылось навсегда в темноте новолуния.
Я мог что-то сделать той ночью, но не сделал. А может быть, и нельзя было сделать ничего, но этого мне никогда не узнать.
С того памятного новолуния я почти не сплю по ночам, потому что мне чудится, что кто-то постукивает на кухне дверцами шкафчиков и звенит посудой.
Обычно я сижу в кресле, телевизор выключен, а на коленях у меня лежит большой альбом с репродукциями. Я слушаю шелест бумаги и иногда на глазах у меня появляются слезы.
И если бы в эти мгновения кто-нибудь вошел в мою маленькую квартиру и, взглянув на меня, спросил: "Зачем?", я без сомнения ответил бы ему: "Я не знаю…"
Июль 2005.
Пыль
Любимой жене Ольге посвящаю