Рассвет в то утро был розовым и нежным, и птицы пели красиво, должно быть, восхваляя вечную молодость и вечное счастье. Её молодость и её счастье.
Она стояла на тёплом мягком ковре, глядя в большое овальное зеркало, в котором надменная богиня поправляла непослушные вьющиеся локоны. Зелёные глаза богини искрились, кожа светилась не отражённым светом жёлтого торшера, а внутренним светом, точно солнце всходило не за окном, а в её душе, точно она сама была крохотным солнцем, призванным согревать собственный маленький мир и тех немногих счастливцев, живущих в этом мире.
Правда, пока в нём жил лишь один Счастливец, и тем счастливее он был, безраздельно купаясь в тепле и свете крохотного солнца. Она осторожно провела ладонью по гладкому животу и тихо засмеялась: трудно поверить, что там кто-то есть, внешне ничего не изменилось. Скоро счастливцу придётся делиться светом и теплом, но он и не заметит того, ведь в ней столько счастья. Она молода, она богиня и вечная жизнь впереди. Розовый восход и пение птиц за окном. Всё это безразмерно. Всё это вне времени.
Она подошла к окну и несколько минут стояла, улыбаясь утреннему небу. Потом перевела взгляд на большую кровать, где, зарывшись лицом в подушку, спал счастливец. Как ей хотелось, чтобы он встал и тоже увидел этот восход и услышал птиц, поющих о жизни и любви, но те полтора часа, оставшихся до звонка будильника, были нужны счастливцу. Завод, на который ему предстояло ехать, не любил сонных и вялых рабочих, и с ними порой случались нехорошие и даже страшные вещи.
Он не рассказывал ей о своей работе, говоря лишь, что работа небо
сложна и безопасна, но она не верила, представляя крохотные фигурки людей среди раскалённых металлических потоков и пурпурных ядовитых облаков.
Это было жутко, но отдавало некой романтикой, героическим самопожертвованием, и всякий раз, думая о том, она ощущала нежную грусть и желание сделать что-нибудь для него.
Тихо одевшись и умывшись холодной водой, она прошла в кухню и, затворив дверь, чтобы шум не тревожил счастливца, приготовила завтрак. Хотелось сделать что-то особенное, но фантазия не вписывалась в объём небольшого холодильника. Бутерброды с маслом, сыром и колбасой. Впрочем, это далеко не худшее из того, что едят люди. Аккуратные ломтики хлеба, свежая зелень — и всё очень даже неплохо. Сварила какао, зная, что он очень его любит. Прохлада, плывущая сквозь открытую форточку, пропиталась тонким шоколадным ароматом. Птицы уже не пели. Шаркающие звуки метлы доносились со двора. Длинный летний день протирал заспанные глаза и многообещающе улыбался.
В комнате запищал будильник. Мерзкий, требовательный писк. Она вышла из кухни и засмеялась. Вместо того чтобы встать, счастливец накрыл голову одеялом, пытаясь спрятаться от этого писка, зовущего в мир расплавленного металла и ядовитых облаков.
Выключив будильник, она присела рядом со счастливцем. Нежное объятие, ласковый шёпот и сон, неподвластный электронному писку, начал отступать. Недовольно бурча и жмурясь от льющегося с улицы света, счастливец поплёлся в ванную комнату.
Полилась вода. Золотые солнечные пятна радостно бегали по комнате. Клён медленно красиво покачивался за окном. Она слушала, как счастливец фыркает и отдувается в ванной, и ей казалось, что нет ничего замечательнее этих звуков.
Когда он вышел, постель уже была убрана, а на столике стоял разнос с бутербродами, и приятно пахнущий пар клубился над большой белой чашкой. Благодарный поцелуй, немое восхищение в его глазах. Он действительно счастливец. Как жаль, что надо одеваться и идти работать, что нельзя остаться и сидеть, купаясь в этом тепле и слушая, как клён шелестит за окном. Но служебный автобус не станет ждать, и на заводе никто не улыбнётся понимающе, заметив отсутствие счастливца, и разнос с бутербродами не возникнет из ничего, если автобус уедет.
Хлопнула дверь. На разносе стояла пустая белая чашка в окружении колючих хлебных крошек.
Она вздохнула. Лёгкая растерянность промелькнула в глазах, но тотчас исчезла. Дневной двор наполнился звуками человеческих голосов и добродушным собачьим лаем.
Она села в кресло и принялась листать толстый глянцевый журнал, пытаясь скрасить непривычное одиночество цветастыми фотографиями искусственных людей.
Одиночество не скрасилось, но через какое-то время сделалось более привычным и понятным. Ведь солнце светит, и клён шелестит, и ничто не меняется: так будет всегда. Он вернётся, и вновь будет восхищение в его глазах и благодарный поцелуй. У него будут выходные дни, и будет отпуск. И будут весёлые поездки и путешествия, танцы и объятия. Будет жизнь. Жизнь, подобная глубокому деревенскому колодцу. Жизнь, которую нельзя вычерпнуть до дна, потому как с каждым солнечным восходом она наполняется вновь.