— Ты тоже захаживай, присматривай, Павел пичче, ты же наш близкий родственник…
Родственные связи, правда, дальше шуточного сватовства не шли… И все же Мурзабай обнадежил Анук: он понимает, мужской глаз нужен. Будет захаживать.
— Отец твой мне ближе всякого родственника, — добавил Мурзабай.
Когда прощались, Мурзабай, пожимая руку Анук, заглянул ей в глаза и сказал, как несколькими днями раньше — на прощанье ее отцу:
— Доброго пути! Увидишь Симуна — кланяйся…
Анук хихикнула, чтобы скрыть свое волнение:
«Чует ведь, шуйтан, Мурзабаевых не проведешь».
Мурзабай почему-то после ухода Анук огорчился. В его ушах все еще звучало сказанное молодой женщиной:
«Нужны новые слова, слова, помогающие жить…»
Всю жизнь старался Мурзабай не уронить своего доброго имени. Он на второй же день после женитьбы понял, что с Угахви не будет у них счастья. И не слишком беспокоился по этому поводу. Что такое жена? Мать детей, хозяйка в кухне. И он тогда решил: «Не буду с ней спорить по мелочам, а для большого дела у нее ума не хватает».
Вдруг снова вспомнил Анук, ее слова: «Молодежь пошла проливать кровь за новую жизнь».
Да и Анук, нет сомнения, отправится туда же… Если б одна молодежь пошла — ладно еще. Нужды-горя не видали, что они понимают в жизни? Однако ведь и Ятросов на их стороне. А Шатра Микки? Почему он говорил так дерзко и не испугался розог? И Палли ничего не боялся; схватил офицера за горло? Чем объяснить, что колокольный звон-набат взбунтовал-взбудоражил все село? Не одни они идут. Их ведут за собой умные, ученые люди.
Вспомнились Павлу Назар и Леонид. Леонид куда умнее Назара, и покладистее. Они — теперь непримиримые враги. А Леонида отец поддерживает… В душе, правда.
«И мне подстраиваться под Назара? Почему-то не лежит душа. А Симун, сын моего младшего брата! Он умный, всегда был очень спокойным. И вот бросил семью, хозяйство и тоже бьется за новые порядки…»
Уж не податься ли и Мурзабаю к умным и честным людям? Но нет, так дело не пойдет. Те, кто стоят за повое, хотят жить без веры, без бога…
Путают насчет собственности: хозяином над землей будет народ. А кто будет хозяином лошади, плуга, жнейки? А тем, кто стоит за старые порядки, надо за них бороться! Но против кого? Кто враг? Симун и Шатра Микки, что ли? Против них и злости-то нет…
Не прошло и недели с тех пор, как заходила к нему Анук, до Мурзабая докатились страшные новости. Где-то — не то в Вязовке, не то в Мокше — красные разгромили отряд белых…
Васька Фальшин едва спасся бегством. И будто бы с Назаром — совсем плохо: не то он убит, не то в плен попал.
«Может, сходить, узнать?»
Нет, он не опустится до того, чтобы идти к Фальшиным. Правду можно будет узнать и помимо них.
«Съездить в город?»
Поехать в город не пришлось. Вскоре в Чулзирму вернулся сын Фальшина, а потом и Санька и Зар-Ехим.
Мурзабай позвал к себе Саньку. Тот явился ночью, осторожно, через заднюю калитку.
— Чего ты, как разбойник, ходишь в темноте?
— Днем боюсь, скрываюсь…
— От кого скрываешься? — безжалостно выпытывал Мурзабай.
— Карателей боюсь, Назара Палыча боюсь.
— Где он? Ты его встречал? Почему ты его боишься?
Санька без утайки рассказал, как он убежал от Назара после того, как выскочил через окно в городе, опасался, что каратели за ним следят, поймают, посадят в тюрьму… Поэтому и в село сразу не вернулся, а отправился жить в монастырь — под городом: уж много лет назад брат Санькиной матери постригся в монахи. Санька скрывался в монастыре от карателей. С ним частенько беседовал игумен, и когда Санька понял, что его готовят в монахи, он удрал и оттуда.
Мурзабай выслушал всю эту невыдуманную историю как смешную сказку.
Но его волновала мысль о сыне.
— Значит, ты так и не знаешь, где теперь Назар? — спросил он и тут же, представив Саньку в клобуке, громко расхохотался. — Ты так много бегал и скрывался, что теперь тебе осталось одно: бежать в лес, к красным.
Беседа с Зар-Ехимом Мурзабая не развлекла. Тот долго рассказывал о жизни в городе, но о чем-то главном умалчивал…
— Постой, — Мурзабай перебил Ехима. — Ты говоришь, Назар повел в Мокшу отряд в пятьдесят человек… В Мокше, выходит, вы избивали невинных людей?
— Павел мучил, я же спрятался. Я сказал, что у меня заболел живот… В село ворвались красные…
— Значит, своими глазами ты не видел, что там было дальше? Не знаешь, кого убили, кого в плен взяли?
У Зар-Ехима глаза забегали по сторонам.
— Его большевики не убили, — сказал он, запинаясь, — связали и увезли в лес…
Мурзабай насторожился.
— Кого, кого не расстреляли? — спросил он, стараясь не выдать волнения.
— Вашего благородия, Назара Палыча…
— Откуда знаешь, если сам не видел? — выдохнул Мурзабай.
Одна чувашка-мордовка сказала. Я, как только стали стрелять, спрятался в подпол. На второй день меня выпустила мордовка, сказала: беги, пока в селе нет ни красных, ни белых.
Мурзабай не стал слушать дальше болтовни Зар-Ехима, вышел во двор.
Тимук, словно ожидавший хозяина, тут же подбежал к нему.
— Сейчас же запрягай пару в тарантас, поедем в Хурнвар, — распорядился хозяин — голос его дрогнул.
10
Отряд пополнился тремя женщинами. Нюра Федунова — девушка с Заречья — скрывалась на безымянном разъезде, где партизаны остановили поезд. Нюра, в свое время ушедшая на фронт с отрядом Радаева, была участницей нескольких сражений. Но воевать с белыми она отправилась не из революционных побуждений, лишь заодно с подругой — сестрой милосердия — Лидой Черкасовой. Нюра не смогла с отрядом Блюхера двинуться дальше — в оренбургские края, — была в одном бою тяжело ранена… Знакомство с комиссаром Кобозевым и другими деятелями революции заставили ее смотреть на жизнь новыми глазами.
…Семен в тот день, когда в отряде неожиданно появилась Нюра, не отходил от нее. Обрадованный, что вдруг она нашлась, он сразу почувствовал: Нюра его избегает. «Людей стесняется. Тут же много односельчан», — объяснял себе он ее невнимание.
Нюра радовалась встрече со своими земляками и соседями и провела вечер с ними, явно не желая оставаться с Семеном наедине.
И все же Семен сумел отозвать любимую девушку в сторону.
Однако Нюра продолжала держаться отчужденно, даже не поднимала на Семена глаз.
Семен решил идти напропалую и все-таки сказал, что крепко ее любит, но девушка промолчала, только ласково посмотрела на него и потом снова опустила голову.
Семен молчал, невольно отыскивая изменения на лице возлюбленной. Нет, Нюра не постарела. Да и было-то ей всего двадцать три года. В селе ее считали бы старой девой… Нет, она была прелестна. Семену казалось: прежде она походила на зазеленевшую молодую ивушку, а теперь — на молодой тополь, в тени которого можно отдохнуть. Тут же невольно вспомнилась жена — Плаги. Та — и не обжигает и озябнуть не дает. А эта — совсем другая: от нее то в жар бросает, то в дрожь… Сейчас вот, кажется, дрожать заставит: спрятала свои карие глаза под ресницами. И сразу все вокруг снова заволокло тучами.
— Глупые, наивные были мы с тобой, Семен Тимофеевич, — наконец промолвила она. — Нельзя теперь нам быть вдвоем. Живую душу загубим, Не только жена. У тебя еще сын! Другая душа! Что он, при живом отце будет сиротой расти? И ты не задумываешься над этим? Свобода не дает нам права творить подлости. Если ты думаешь только о себе, тогда ты не коммунист, а анархист, — сказала она наивно. — Так учат настоящие революционеры. Ты сейчас сражаешься за народное счастье, в то же время готов доставить горе другим, а эти другие — твои ведь родные люди. Для нас новая жизнь уже наступила, но для твоей жены нет еще. Лет десять — пятнадцать спустя, может быть, и будет все проще, и она бы поняла… А сейчас посмешищем людей станет — хоть в Чулзирме останется, хоть в свою деревню вернется… — И Нюра посоветовала Семену сейчас же написать жене.