«Ведь не соврал эсер! Действительно, сам вырастил удивительные ягоды! Божьи ягоды малины — красные, эти — черные. Чертовы ягоды… Ятросов говорил, что-де запутанные божьи дела исправляем, приводим в порядок. Хочет стать умнее бога. Совсем как главарь чертей — Сатана».
Яхруш лежал в траве, сдерживаясь, чтобы не раскашляться. Вот гость вернулся в дом. Вскоре из сеней донеслось погромыхивание железа. Из трубы столбиком поднялся дымок.
Яхруш решил предупредить хозяина, что явился нежданный гость, и, возможно, с ночевкой. Пройдя с версту по лесу, Яхруш засомневался и остановился.
Не близкий путь до табора! Может, вернуться назад? Если не знающий в лицо учителя человек явится из города, примет Мурзабая, пожалуй, за Фрола Тимофеевича Ятросова. Невесть что может приключиться! Вроде и уходить нельзя. То так прикидывал растерявшийся Яхруш, то иначе: неспроста ведь Мурзабай приехал в Вязовку?! Об его приходе надо дать знать! Как правильнее поступить?
Вместо того чтобы быстро решить — бежать ли вперед или вернуться назад, Яхруш полчаса топтался на месте, — к его счастью, командир отряда на сегодняшнюю ночь перевел патрули ближе к селению. Из чащобы перед Яхрушем выросли двое.
— Сейчас же возвращайся обратно, — сказал один из партизан, когда Яхруш рассказал о своей растерянности. — Комиссар ждет человека из города. Пропал Хведюк. Поэтому не исключено, что связной поначалу завернет к учителю. О приходе Мурзабая сами доложим ревкому.
Яхруш вернулся в Вязовку…
Мурзабай, в ожидании друга, устроился в сенях и попивал чай с черной малиной, которую успел собрать в блюдце. Хозяин все не появлялся. И лишь теперь гость удивился: «Этот неверующий негодник и сам живет как святой пустынник. Оставил двери открытыми, самого куда-то унесло, и за домом никто не присматривает. Некому охранять сад, богатый ягодами и плодами…
После того как жена умерла, ни на одну бабу не посмотрел. Один дочку вырастил».
И перед глазами, как наяву, предстала веселая молодая женщина, Анук… А не мечтал ли Мурзабай встретить здесь дочь учителя? Да нет, она, скорее всего, где-то с теми… как он и предполагал. А он лишь для того, чтобы развеяться, забыть о сыне, одно воспоминание о котором вызывало сердечную боль, решил прийти сегодня к старому учителю.
«В саду выращивает какую-то черную малину. В жизни мечтает завести новые порядки, новые обычаи. Однако не путем прививок, посева, как с ягодами, а ломкой, резней, кровопролитием…
В лесу они — и Ятросов и Анук. Апостол нового мира и проповедница новой морали. Почему это против них не поднимается злое чувство? Чем сюда приезжать, правильнее было бы махнуть в город за солдатами. Может, следовало похлопотать о Назаре.
Сам я, выходит, предал сына: не спасать приехал, а лишь узнать о нем. А если Назара убили, тогда что делать? Мстить? Да, мстить за убийство сына. Чем сидеть здесь, угощаться чаем с малиной, ждать хозяина, пойти бы да обратиться к властям. Сказано же в божественном писании: око — за око, зуб — за зуб… Но ведь там же есть и другие слова: «Ударят по левой щеке — подставь правую». Эй, и бог-то запутался, не только я. И его сына злые люди казнили, пригвоздили к кресту. Наверное, тогда со злости и сказал бог насчет мести. Потому он и ненавидит людей, одна беда не миновала, а он уж другую напустил».
Смеркалось…
Как быть? В лес не пойдешь и не станешь искать хозяина дома с дочкой. Если и вздумаешь искать — по найдешь. Раз уж оставили двери незапертыми — наверняка вернутся. А когда Ятросов придет, что я ему скажу?
Дескать, я вам неприятностей не приносил, положитесь на мое слово, а сейчас помогите найти и освободить моего сына? Ятросов, положим, поверит мне…
Яхруш снаружи смотрел в дом через окошко: гость зажег лампу. При свете комната стала еще меньше, стол, стулья как бы сдвинулись теснее…
Мурзабай подошел к шкафу: много книг — он их днем не заметил.
Мурзабай гордился, что у него целый сундук книг. Здесь раз в десять больше.
«Ятросов, видать, и впрямь вдесятеро умнее меня. Невесть что знает, окаянный. С богом спорить начал…»
Спать не хотелось.
Гость решил почитать книгу. За какую взяться? Вот — толстая — лежит прямо на столе.
Мурзабай придвинул лампу и прочитал название. Постой, это же Библия! Неверующий Ятросов читает божественную книгу? Как видно, с вниманием читает… В нескольких местах страницы заложены бумажками, исчерканными вдоль и поперек. Должно быть, учитель записывал свои соображения. Даже на полях книги какие-то пометки.
Устроившись поудобнее, гость только было открыл книгу на одном из отмеченных хозяином мест, как вдруг услышал какое-то шуршание. Мурзабай, вздрогнув, оглянулся. Нет, не в доме! Посмотрел в оконце — полная темь. Надо закрыть ставни! Да у этого пустынника их нет! И занавесок не видно, чтобы задернуть окно.
Мурзабай огляделся, снял с кровати покрывало.
Яхруш увлеченно вел наблюдение за гостем. Теперь ничего не видно: тот какой-то ряднушкой окно завесил.
Приходится сидеть в темноте и просто караулить.
Скоро Мурзабай забыл о шорохе за окном, весь углубившись в чтение. Некоторые помеченные Ятросовым строки он перечитал по несколько раз.
А это что? Песнь песней. И чья она песня? Бога или человека? Оказывается, песня царя Соломона.
Мурзабай слышал, что был такой в древности царь, но но знал, что он писал книги. Не зря дьякон называл религию — «сказкой древних евреев». В этой песне и — сказка.
С интересом Мурзабай листал страницы.
Царь прославляет любимую девушку, но не ум, не характер и не душевную красоту, а только лишь тело. Но ежели бог благожелательно относится к этой песне, то за что же тогда он Адама и Еву прогнал из рая? А Новый завет всех девушек предлагает запереть в монастыре: «Христос будет твоим женихом». А как быть со всем родом человеческим? Сам Христос против того, чтобы от него рожали.
Мурзабай запутался вконец. То и дело возникают греховные мысли. Тимуш поговаривал, что и Лев Толстой будто бы от долгого чтения Библии перестал верить в бога. Неспроста его предали анафеме, отлучили от церкви. И все же народ вон не перестает почитать его.
Как это говорил сам Толстой относительно бога-то?
«Жизнь есть все. Жизнь есть бог… Любить жизнь — любить бога».
Мурзабай удивлен: греховная песня Соломона помогла ему попять смысл слов Толстого. «Сказать «греховная» тоже не совсем правильно. То, что мужчина любит и славит женщину, ее тело, — это не грех. Песнь песней Соломона и не будит грязных чувств».
Тут Мурзабай припомнил чувашский обычай. Красивый обычай, чистый и благородный. Девушка и парень на улахах ложатся в одну постель. Как только запоет утренний петух, жених уходит от невесты, оставляя ее невинной. Разве этот парень не любит лежащую рядом девушку? Так же, видимо, любит, как и Соломон любил Суламифь, как и он, небось про себя поет песню любви, только не смеет поведать невесте слова той песни.
Много читал, о многом подумал Мурзабай в эту ночь.
…Почему-то в полуосвещенной комнате будто бы послышался голос Назара: «Ты, Павел Иванович, мне не отец! Ты своего долга не выполнил, не выдал дезертиров, скрывающихся в лесу. А они хотят меня убить». Неслышно открылась дверь и в комнату вошел сам Назар: из рапы на шее течет черная кровь. «Иуда за предательство Христа хоть получил деньги, тридцать сребреников. А ты продал за горсточку черной малины…»
…Ятросов наливал керосин в закопченную и потухшую лампу, когда гость поднял склонившуюся на Библию голову. Увидев старого учителя, он протер глаза.
Мурзабай никогда не путал сон с явью. А сейчас, что было во сне, — правдоподобно, а явь — кажется сном. Лишь вспомнив, зачем приехал в Вязовку, сбросил оцепенение. Поднялся со стула и, не подав другу руки, заговорил:
— От меня ничего но скрывай, Хрулкки. Я не выслеживать тебя приехал. Хочу узнать о судьбе Назара. Скажи лишь одно слово: он мертв? Не бойся. Не закричу, не завою и не схвачу тебя за горло.
Ятросов ответил не сразу. Перед Павлом не станешь вилять, не скажешь: «Я ничего не знаю, не видел и не слышал».
— Если веришь в бога, бей поклоны, молись, Павел! — учитель перевел дыхание. — Назар нашел то, что искал. Ты еще в прошлом году мысленно похоронил его. Он принес много зла. Теперь вот притих! И тебе не придется топиться — как ты собирался: сын твой не приведет больше в село карателей…