— Ленин родился в Симбирске, на Волге, учился в Казани, начал революционную деятельность в Самаре. Отсюда взмыл в небо волжский орел… Ленин для всех трудящихся мира — самый близкий человек. Для нас, волжан, он кажется еще более близким. Уважаемый читатель! Если ты уже старый человек, то хорошо помнишь те горестные дни. Если ты еще молод, то ты читал об этом, знаешь от ветеранов революции.
Для партии, для трудового народа две недели болезни Владимира Ильича после ранения казались невыносимо долгими. И сейчас при одном воспоминании о тех днях холод сковывает душу. Мучительным было то время.
Болел Ленин.
Болело сердце Ленина.
Болело сердце партии.
Болело сердце народа…
За свое счастье, за свободную жизнь трудовой народ веками вел кровопролитную борьбу. Для «нашего последнего и решительного боя», как сказано в песне, нужен вождь, человек, способный понять лучше других вековые чаяния человечества и своим гениальным умом угадать путь новой жизни. И указать его. Это — Ленин.
В голове каждого из ближайших верных соратников Ленина, закаленных в огне революции, клокотали такие мысли. Даже эти люди со стальными сердцами плакали. Они — негодовали. Вместе с ними негодовал и горевал весь пролетариат, весь трудовой народ.
И вождь народов мира, на наше счастье, выздоровел. Оправившись после ранений, он еще в течение нескольких лет отдавал всю свою энергию, все свои силы борьбе за счастье людей труда, за будущее всего человечества.
…После того как Авандеев взбудоражил людей горестной для всех вестью, он тут же поспешил и успокоить их, заверив, что Ленин выздоравливает. Осокин же чувствовал: опасность еще не миновала. Взволнованные, разгневанные партизаны еще дружнее объединились вокруг ревкома.
В ту ночь сердца пятисот человек в лесу болели единой болью, бились одной надеждой. Народ, разговаривающий на разных языках, думал на одном и с единым чувством, еще крепче, чем когда-либо, сплотился вокруг партии, вокруг Ленина.
Партизаны, проснувшиеся без побудки, больше спать не ложились.
Авандеев отдал приказ немедленно готовиться к походу…
Не весь табор тронулся с места. Раненые идти не могли. Ухаживать за ними оставили Ятросова и Олю, а охранять — отряд, который еще недавно возглавлял Румаш.
Киргури попросил разрешения вместе со всеми двинуться в поход — это нашли разумным.
В лесу Авандеевым был создан новый ревком, из трех человек. Это были — Семен, Малинин и Шатра Микки; им приказано было скрываться и работать в лесу до тех пор, пока эти края не будут окончательно очищены от белых.
Оля рвалась вместе с отрядом, — может быть, где-то там ей и встретится Румаш!
— Откуда знать, может, здесь ты скорее увидишься с любимым, — сказала ей Анук.
И Семен надеялся быть вместе с Нюрой, по Авандеев счел необходимым, чтобы он оставался здесь.
Анук — дочь Ятросова — нужна всюду. Было бы спокойнее в лесу, но она рвалась в бой. Авандеев посмотрел на Мишши, потом на Анук:
— Ладно, будешь в Красной Армии первой из чувашских женщин, проложишь дорогу другим.
…Кулаков из Ягали, взятых в плен, по приказу ревкома выпустили на свободу, отведя их подальше от Самлейского леса.
Пока преступления их против Советской власти не были столь велики… Каратели жизнью расплатились за свои преступления против народа.
13
Чуваши из отряда, державшего путь к Чапаеву, говорили: «Идем к Чапаю». Может, с того времени прославленного народного героя и стали так звать «Чапай»? Кто знает!
Отряду путь к Чапаю оказался неблизкий — шли, как и говорил Авандеев, кружной дорогой, возникали непредвиденные препоны.
Оставшиеся в таборе добрались до Чапая быстрее — Шатра Микки повел людей по пути сказки. По правде говоря, имя «Чапай» раньше других назвал именно он. О Чапаеве Шатра Микки слышал давно, да и неудивительно — о делах народного героя говорили повсюду…
Шатра Микки давно бы сложил сказку о прославленном, но никогда не виденном им командире. По мало он о нем знал…
Шатра Микки робко попросил Авандеева побольше рассказать ему о Чапае.
Авандеев, как ни был занят, понял, что это не любопытство, а интерес от души, выбрал время поговорить с Шатра Микки. И вскоре оставшиеся в таборе слушали о Чапае-батыре от сельского сказочника. Не было в этом рассказе большой точности, не все знал и Шатра Микки, а собравшимся вокруг него сказал:
— Это не совсем сказка и не совсем быль. Не будет в ней ни конца, ни начала… Начало отыщут потом, — а конец — узнаем, поживем и узнаем…
…Чапаю, еще молодым, довелось побывать в краю казар. Родился он от бедных людей, много ходил за плугом… И был он очень силен — в тяжелом труде закалялся, отдыхая — пел и плясал. В школу не ходил, читать и писать не умел. Очень смышленый, что видел, запоминал. А то, что запомнил, старался еще и понять…
Ямские дороги и тракты, по которым ездил, речушки и реки, в которых купался Чапай, все запомнил. Знал, по какой дороге куда можно проехать, где через какую реку переправиться. Присмотрелся он к есаулам-атаманам, понял, какие они хитрые и жестокие. Чапай в солдатах выучился грамоте, мог прочитать небольшую книжонку, письмо написать. Прославился храбростью еще в царской армии, домой возвратился унтер-ахвицером. Началась ерманская война, Чапай на войне трижды был ранен… Получил за геройство четыре креста. Когда народ восстал и сверг кровавого царя Мигулая, Чапай лечился в саратовском госпитале. Весть о свободе дошла и до его слуха, звала Чапая в Заволжье — в родные края. Не успели затянуться раны, Чапай, не заезжая к родным в Балаково, помчался прямо в уездный город. Явился в штаб большевиков и сказал:
— Я не поехал домой, как другие солдаты, не свернул с дороги. Мечтаю отстаивать счастье народа, примите меня в вашу партию, верьте мне, возьмусь за самое трудное дело. Я много крови потерял на войне, хочу проливать теперь кровь за свободу.
Большевики поручили Чапаю собрать Красную гвардию, создать сильный отряд и стать во главе командиром. Собрал Чапай вокруг себя тучи солдат, сынов крестьян, бедняков и батраков в могучий отряд. В Николаевске победила Советская власть, большевики назначили Чапая уездным военным комиссаром — охранять революцию от врагов. Всю зиму Чапай со своим отрядом подавлял кулацкие восстания в уезде, уничтожал контру, побеждал ученых ахвицеров. К началу лета с востока, с казарской земли появился грозный враг. Белые казары вступили в родной уезд Чапая…
— Еще давече хотел спросить: кто, ты сказал? О таких врагах — казарах до сей поры не слыхивал, — перебил сказочника Палли.
— Что не слышал — услышишь, что не видел — увидишь. Так Чапай называет уральских казаков. Тех, которые против Советской власти, — пояснил сказочник. — Чапай во главе отряда выступает против белых казар, — продолжал он рассказ. — Не сдается никаким есаулам-атаманам, ахвицерам-енералам. И прогнал врага Чапай-батыр за Урал-реку. И гремит слава Чапая-батыра далекодалеко, по селам и степям, через реки и леса, донесясь до нашего слуха. А тут нагрянули белочехи, поднялись повторно казары. Но наш Чапай не сидел зеваючи, поясок распускаючи. Созывает вместе всех партизан из уезда: «Мы ходили в походы, сражались отрядом. Теперь же сплотимся теснее, станем Красной Армией, соберем новые силы под ее знаменами». И красные герои с криками «ура!» избирают Чапая-батыра командиром. Против войска белых казар Советская власть выставляет свои полки — Четвертую армию, велит Чапай-батыру подчиняться ее командиру. В штабе Красной Армии немало прежних ахвицеров-енералов. И конечно, среди них есть нетвердые люди. И командующий Четвертой армией — бывший енерал — по мундиру был красным, в душе — белым. Чапай-батыр не уважал этого енерала, но и ссориться с ним нельзя было. Советская власть енералу доверила командовать армией… Чапай-батыр повел людей вперед, потеснил казаров, сильно их потрепал… Подлый енерал невзлюбил Чапая. «Пусть уходит мужицкий енерал и пусть там погибнет, я не стану ему помогать». А сам притворился больным, отвернулся от дела. Его люди топтались на месте. И не только бригада Чапая, вся Четвертая армия попала между белочехами и казарами. Енерал тот не то чтобы Чапая спасти, а и сам был бессилен спастись. Чапай-батыр перестал подчиняться енералу и сам стал командовать Четвертой армией, от гибели армию спас, прорвал вражье кольцо и вывел полки на свободу. Енерал пытался очернить Чапая, вся армия была на стороне народного героя и не дала его оклеветать. Чапай-батыр стал еще пуще ненавидеть ахвицеров-енералов, что засели в штабах. Они же, услышав имя Чапая, прямо болеть начинали — чихать, и сморкаться, и кашлять.