Откуда только взялся новый обычай: прежде все сидели тихо и слушали, не сбивая сказочника. А теперь все вмешиваются, перебивают вопросами.
О том, как было в отряде, что сам слышал о Чапаеве, о событиях в Ягали, чего узнал нового о Ленине, — обо всем складно поведал Шатра Микки.
Альдюк и девушки, как и в прошлом году, забыв про кашу, заслушались — сначала каша подгорела, а потом остыла. И все-таки, как всегда, каша нынешнего сурхури оказалась вкуснее, чем когда-либо раньше.
— А когда доскажешь конец? — спросил кто-то.
— Конец досказать вы поможете, — ответил сказочник. — Конец, если взяться умело, будет красивым.
Тарас, вернувшись в долг дяди, где они жили теперь вместе с отцом, пересказал все, что слышал от Шатра Микки.
— Сказочник — герой, — заключил Тарас. — Самый большой комиссар его сам похвалил.
…Утром первого дня нового года Захар Тайманов пришел в маленькую избушку к Шатра Микки. Хозяин сказывал сказку ребятишкам. На соломе, расстеленной по полу, лежал Ахтем-Магар и тоже слушал. Когда его товарищи бежали в лес, он был болен. И теперь еще не совсем выздоровел.
— Я ведь в соседней деревне видел тебя, Захар пичче. С нами ты не захотел говорить. Или не узнал, или тогда так нужно было? — спросил Магар, как только все находившиеся в избе обменялись приветствиями с вошедшим.
Захар попросил позвать и Палли — сына Элим-Челима. И тогда, растянувшись на соломе, повели задушевную беседу лишь сегодня сблизившиеся друг с другом люди.
Сельчане удивили Захара. Прежде — забитые и робкие, теперь их не узнать! Они стараются все понять, постичь суть перемен, судят серьезно, здраво, как-то возмужали.
Шатра Микки и Палли были уже женатыми людьми, когда Захар уехал в Базарную Ивановку. Ахтем-Магара Захар оставил еще мальчиком, теперь и он уже побывал в солдатах. Остер на язык. Развит. Видать, что умен и честен.
Захара собеседники провожали на улицу. Тут они столкнулись с Чахруном Мишши, сменившим ботинки на валенки. Кожаных сапог так, видать, и не раздобыли бедняге.
— Вот наша Советская власть, — сказал Магар, брезгливо сжав губы.
— Это зависит от нас самих, — усмехнулся Захар.
…Всюду побывал Захар — боролся, сражался, теперь ему приходится работать в родном село.
Пока что он тут один. Большевики из села проливают кровь на войне. Один — в поле не воин. Нужно подыскать стойких людей, надежных товарищей. Есть они в селе, есть! Шатра Микки хоть сегодня готов записаться в партию. Палли вроде не согласится. Хоть и в партизанах побывал, но не готов еще.
Сказал однажды в шутку:
— Туда, где запрещают пить, записываться не стану.
А как Ахтем-Магар? Он — мог бы быть коммунистом. Можно поговорить и с Пашкой Васьлесм…
И в Заречье нашел Захар достойных людей. Гревцев и Галкин — люди, похожие на Ахтем-Магара. Как и Магар, жалеют, что летом не ушли в партизаны, и считают: в Совет избраны не совсем подходящие люди. Сами тогда ссориться с горожанином Хайкиным поостереглись.
С Олей Захар познакомился в Чулзирме, в глинобитной избе Кирилэ.
Оля сама прибежала на тот берег не только потому, что соскучилась по Тарасу, она спешила повидаться с Захаром — отцом Тараса и Румаша. О том, что он в Чулзирме, она узнала в городе от Авандеева.
Оля и Захар поправились друг другу. Но встретились они не как будущие родственники, а как бывшая партизанка и коммунист: обсудили городские вести, обстановку в селе, говорили о неотложных делах.
— Совсем было забыла! — встрепенулась перед уходом Оля. — Тимофей Степанович просил передать вам, что ждет вас в городе.
— Мне самому надо туда съездить, — сказал Захар. — А до того надо осуществить кое-что из того, что мы задумали…
Захар попросил Олю познакомить его с Тоней Фироновой — ее подругой. Он знал, что Тоня училась в гимназии, а Оля сказала о мечте бывшей гимназистки — стать сельской учительницей.
В школу, открытую в прошлые годы в крестьянской избе, ребятишки не ходили — некому было с ними заниматься. Захар решил, что Олина подруга вполне может стать учительницей в Чулзирме.
Фиронова… Откуда у пего в памяти засела эта фамилия? В 1905 году волнение охватило и здешних крестьян. Они напали на имение Киселева. Молодой русский, по фамилии Фиронов, обращаясь к собравшемуся возле церкви народу, произнес горячую речь. Двух братьев Фироновых забрали стражники. Говорили, будто обоих сослали в Сибирь. Тоня, оказывается, их младшая сестра, живет вдвоем с матерью.
Захар побеседовал с бывшей гимназисткой. Девушка показала письма от своих братьев из ссылки. Теперь пишет только старший: он работает в дальнем городе в Продовольственном комиссариате. Младший в самом начале гражданской войны погиб на фронте.
— Не думаешь ли пойти по пути братьев? — спросил Захар девушку после продолжительной беседы. — Тебе бы — вступить в коммунистическую партию. Ученые люди нам очень и очень нужны, особенно — из женщин.
— В душе хоть сейчас готова, — обрадовалась Тоня. — Только боюсь, что не смогу. Жизни еще не знаю. И Оля тоже предлагает мне вместе с нею записаться в партию. Я и ее пока отговариваю: слишком мы молоды. В городе еще можно бы, а здесь — страшновато. Авторитета не будет. А без пего мало от нас пользы.
«Разумно рассуждает, — решил Захар. — Пусть поучит ребятишек — и авторитет заработает. Сначала из мужчин создадим ячейку. Позже привлечем и женщин. А сейчас помаленьку их надо вовлекать в общественную работу».
2
Захар много размышлял над последними событиями в родном селе, происшедшими еще до его возвращения.
По обе стороны Ольховки в Совет избраны непригодные люди — другого мнения быть не может. О Заречье даже сказать нельзя — есть там сельский Совет или нет. Сухореченские почти в Чулзирму не ходят. Члены Совета не собираются, не советуются между собой.
«И в Чулзирме и в Заречье — не очень-то благополучно. Сдается, что и Чахрун и Мирской Тимук подставные лица от кулачья. Дело с выполнением продразверстки сознательно запутано — середняк недоволен».
Проводить новые выборы — нельзя. На первый взгляд повода для этого действительно нет. Правда, если смотреть поверхностно.
Надо скорее выбраться к Авандееву — посоветоваться.
У Захара созрел своеобразный план: Чулзирму и Заречье объединяет лишь их общее название по бумагам — Каменка. Это произвольное объединение осталось еще от царских времен. Рассудить здраво — два довольно больших села: в Чулзирме триста дворов, в Заречье — около двухсот. Вместо одного бездействующего Совета следовало бы образовать два деятельных по обе стороны реки. Власть должна быть ближе к народу, с каждым бедняком, с каждой женщиной должна разговаривать на ее родном языке. Так еще в прошлом году задумал Радаев, по довести до конца помешали другие события.
Итак, решил Захар, обязательно надо съездить в город, тем более и Авандеев ждет.
Пока необходимо созвать два раздельных собрания. И в Чулзирме и в Заречье мысль Захара будто бы одобрили.
…Оба собрания прошли хорошо, без особых помех. Помехи возникали до собрания. Захар даже не успел понять толком: не то враги, не то простаки пытались всему помешать.
Захар завел разговор с председателем Совета Чахруном Мишши, — Мирской Тимук навострил уши. Председатель, не зная, как ответить Захару, вопросительно взглянул на мурзабаевского батрака.
Тот приблизился.
— Собрания созывать не будем! — заявил он своим скрипучим голосом. — Времена анархии миновали. Сейчас у нас — Советская власть, власть бедняков и батраков. Если каждый желающий захочет собирать собрания, то что же получится? Кто ты для пас? Никто. Ты не житель Каменки, ты — базарноивановский. Если и будет собрание, тебя все равно не пустим…
— Так и будет, — подтвердил Чахрун, бросив преданный взгляд на Тимука. — Мы тебя знать не знаем, Захар Матвейч! Кто ты? Для нас — никто.
Улыбка Захара спряталась в бороде — для «представителей власти» осталась незаметной.