— Какая ты красивая, мама!
Она рассмеялась: так по-детски это прозвучало. И тут Моника Мутц поняла: слова эти были самым хорошим, что принес ей этот день.
Через две недели Конрад Мутц направился к месту назначения. Вначале он писал длинные письма. Потом они стали короче, и все чаще в них попадались фразы вроде: «Если ты случайно сможешь раздобыть копченой колбасы, а также пирог, который не так скоро портится…» Или: «На сигареты я могу выменять у моих товарищей мясные талоны».
И Конрад и Альберт привыкли к тому, что они всегда были сыты. Мальчики не знали роскоши, но не видели и нужды. Им никогда не приходилось ложиться спать голодными. Рубашки и штаны часто бывали заплатаны, носки заштопаны. Но рваного на них никогда ничего не было. Далеко за полночь, когда оба мальчика уже спали, мать все еще сидела за швейной машинкой, шила, штопала. Они и представления не имели о том, как ей удается свести концы с концами.
Однажды Альберт пришел домой очень довольный собой и, помахав бумажкой в пять марок, сказал, сияя от гордости:
— Это я дарю тебе!
Он был очень удивлен, увидев, что мать ничуть не обрадовалась. Наоборот, она казалась даже расстроенной.
— Откуда у тебя деньги, Альберт?
— Я собирал ягоды вместе со всеми, — ответил он испуганно. — Мы разложили их в пакетики и продали, по тридцать пфеннигов за пакетик. А деньги потом поделили. Что ж тут дурного, мама?
Нет, в этом нет ничего дурного. Но ей бы этого не хотелось. Ей не нравится, когда у мальчиков водятся деньги, и вообще она не хочет, чтобы он имел дело с деньгами. Если ему что-нибудь нужно, пусть придет к ней и скажет.
Разве она могла объяснить или хотя бы дать ему понять, что боится, как бы со временем он не стал походить на отца? Могла ли она наказывать его за то, что он собрал ягоды и продал их, как это делают все дети? Нет, он не понял бы ничего, ведь он не знал, что произошло с его отцом. Но когда-нибудь ему это станет известно.
— Послушай, Альберт, — обратилась она к мальчику, — не знаю, поймешь ли ты меня правильно. У нас ведь тоже есть гордость, верно? И будет очень неприятно, если ты предложишь какой-нибудь женщине купить у тебя ягоды, а она потом станет говорить: «У Мутцев бог знает до чего дошло, меньшому уже приходится торговать ягодами, чтобы добыть деньги».
Альберт выжидающе смотрел на мать, но она ничего больше не добавила. Тогда он сказал:
— Понимаю, мама. Мы не можем этого себе позволить. Я предложу ребятам, чтобы мы разделились на две группы. Одни будут собирать, другие — продавать. Я буду только собирать, и тогда никто ничего не узнает.
И мать поняла, что ее мальчик был не только милым, сердечным и задиристым, но и обладал той гибкостью ума, которую даже кредиторы отмечали у его отца.
«Боже милосердный, — молилась она в этот вечер, — пусть только он возьмет лучшее от отца и от меня! И больше мне ничего не надо!»
Альберт мог быть жадным и одновременно расточительным, как мот. Если он видел на школьном дворе мальчика, который голодными глазами впивался в его завтрак, он мог как бы мимоходом с величественным видом отдать ему весь сверток, сказав:
— Возьми, дарю его тебе!
Такую же щедрость он предполагал и в других.
Как-то одному из его приятелей в день рождения подарили десять марок. До этого Альберт никогда не видел такой крупной купюры. Ему тотчас же пришла в голову идея: во-первых, лучше всего на эти деньги купить игрушек, и, во-вторых, сделать это надо сразу же после уроков. Вместе с приятелем они отправились в магазин. Альберт выбрал себе прекрасный танк, который мог на ходу вести огонь из двух пушек и легко брал препятствия. Обладателю десяти марок Альберт великодушно рекомендовал купить маленький пароходик. Он поглядел, как бумажка в десять марок исчезла в кассе, потом зажал свой танк под мышкой и отправился домой. Только когда увидел мать, у него зародилось легкое сомнение. Одобрит ли она подобную операцию?
Мать не одобрила и била его до тех пор, пока он не объявил, что до конца постиг разницу между «твоим» и «моим». Тогда она отправила его в магазин, где он вернул танк и получил обратно деньги, и эти несколько марок она послала родителям приятеля. Такой рассерженной Альберт видел свою мать очень редко.
На будущее он зарекся приобретать что-либо самостоятельно. У него появился даже страх перед деньгами. И ко Дню матери он не стал покупать ни салатницу, ни фарфоровую пудреницу, а решил сам сочинить и подарить ей стихотворение. Но оказалось, что времени у него не хватает и он не успеет придумать конец. Тогда он вынул из шкафа книгу в красном переплете и списал оттуда недостававшую строфу. Затем сравнил ее со своими стихами, и они совсем ему не понравились. Поэтому он выбросил свои стихи и списал из красной книги все стихотворение целиком. А перечитав его вслух, пришел в полный восторг. Стихи звучали превосходно!