— Кто тебе сказал, что Еди убит горем?! Вранье. Он даже нисколечко не переживает смерть своего отца. Еди всего-навсего один день проработал на ферме и что только не вытворил. От него не было покоя ни Карлавачу, ни нашему Кочкулы, а приехавшего из районного центра фотографа просто извел… Так что ты не очень-то его защищай. А потом в тот день на станции разве мы знали, что у него умер отец? Вот, Кошек не даст соврать. Разве он знал об этом? Нет, не знал. Он два дня дожидался меня на станции. Если бы знали или бы он сказал… Нет, это просто выдумки. Угнал машину, а теперь виляет хвостом, разве вы сами не знаете этого гордого Еди!
Джахан не понравились слова Овеза, ей даже захотелось крикнуть: «Не горделивость ли многих из вас довела парня до ручки?», но сдержалась, понимая, что библиотека не место для таких споров.
— Я бы на вашем месте не стала бы жаловаться в милицию на Еди, пусть он был бы даже виновен в угоне машины. Говорят, сначала прижги углем себя, прежде чем пробовать на другом.
Овезу стало совестно, что молоденькая девчушка учит его уму-разуму.
— Ты, Джахан, лучше не вмешивайся в это дело, я за свои поступки отвечу сам, — сказал он высокомерно.
— Не много ли ты на себя берешь, Овез?! Почему ты обещал подготовить в газету статью, не согласовав это с комсомольским бюро? Ты член бюро, это верно, но и в таком случае ты не имел на это права. Ты обещаешь, а я должна писать, так по-твоему? Но мы еще посмотрим кому писать. Я поставлю этот вопрос на бюро.
— Где бы ни был поставлен вопрос, лишь бы статья была готова. Кошек, поехали!
Еди нигде не находил себе места. За короткий срок он сменил в колхозе три должности. В последний раз он вышел на работу на ферму, соблазняясь тем, что будет рядом с Карлавачем. Но и на этот раз вышла осечка — не успел проработать и дня, как поссорился с Овезом…
…В тот день колхозную ферму посетил фотокорреспондент районной газеты. Такой шустрый франтик в роговых очках, увешанный фотоаппаратурой. Он был маленького роста, рыжий и невзрачный, а вел себя так заносчиво, что работники фермы диву давались. Так, он первым делом потребовал, чтобы там, где он намеревался ходить, посыпали песком и чтобы для него постоянно кипел чайник, он, видите ли, не может пить сырую воду во избежание, как он выразился, кишечных заболеваний. Овез пообещал ему все исполнить и представил Кочкулы, которого следовало фотографировать, первого дояра в районе. Фотограф долго крутил бедного дояра, рассматривая его как манекен с витрины универсального магазина, а потом категорически отказался его фотографировать: мол, он, т. е. Кочкулы, абсолютно не фотогеничен. Все так и ахнули, а потом начали хохотать над бедным Кочкулы. Дояр был такой сильный детина, что ему бы на бойне верблюдов валить, поэтому все слова фотографа «не фотогеничен» поняли по-своему: мол, Кочкулы не вмещается в фотообъектив. Бедный Кочкулы, видимо, и сам понял слова фотографа именно так. Он, виновато улыбаясь, пробормотал: «Я ведь фотографировался для паспорта, все было нормально…» Признание Кочкулы вызвало всеобщий хохот, даже фотограф, из себя важный, не удержался.
— Ладно, в таком случае становись вот сюда. Нет, нет, подальше, левее, а теперь поближе, смотри влево, подними голову, да не так высоко. Наденьте на него белый халат, а то никто не поверит, что он дояр. Быстрее, быстрее, меня ждут в редакции, мне некогда тут с вами хихикать… Достоверность, вот что главное в нашей работе.
Фотограф в течение битого часа гонял Кочкулы по ферме и все был недоволен им. То он не так стоял, то он не там стоял, то еще чего-то. Бедный Кочкулы был уже в испарине, а Еди, наблюдавший за этой сценой со стороны, не выдержал и подошел к фотокорреспонденту:
— Товарищ, если тебе важна достоверность, то сфотографируй вон те доильные аппараты, — сказал он, указывая на груды ржавого железа. — Если бы они работали, тебе не пришлось бы мучиться с Кочкулы.
Еди надеялся, что фотокорреспондент заинтересуется фактом преступно-небрежного отношения к народному добру. Ведь получилась бы великолепная фотография под рубрикой газеты «Внимание! Острый сигнал». Но фотокорреспондент недовольно наморщил лоб, словно хотел сказать: «Гуляй, парень, и не суй свой нос в чужие дела». Еди, хотя и понял все по выражению его лица, все же повторил:
— Ведь говорил же, что достоверность для вашей работы превыше всего, говорил?
— Ну, — отозвался фотокорреспондент неопределенно, по всей вероятности еще не зная, как себя вести с «зарвавшимся» парнем.
— Так почему бы тебе не сфотографировать эти доильные аппараты, которые превратились в груду железа?! Тебе известно, в какую копеечку они обошлись колхозу? — не отставал от него Еди.