Дилбер открыла дверь, и Еди вошел. Увидев Еди, Дилбер испуганно вскрикнула и прикрыла лицо руками. Хораз-ага, забыв о своем радикулите, в два прыжка оказался рядом с Еди и, увидев на лбу кровь, испуганно спросил:
— Кто это тебя так?.. — и, не дожидаясь ответа, усадил Еди на подушку, на которой еще недавно сидел сам. — Допрыгался, наконец, разве так можно?
— Я пойду и сообщу Чары-ага, — сказала Дилбер и бросилась к двери.
— Не надо, — остановил ее Хораз-ага твердо. — Подай быстрее кундюк с водой и таз.
Отец с дочерью тщательно промыли рану Еди и наложили повязку. Еди, по-видимому, по пути измазал все лицо кровью, а так рана была пустяковая.
— Раз выпил, так надо идти домой ложиться спать, а не устраивать петушиные бои, — назидательно пробурчал Хораз-ага.
Еди промолчал и подумал про себя: «Надо же так влипнуть, теперь уже и драчуном стал. Если сказать Хораз-ага, что я не пьян и не дрался, не поверит. А если признаться, что меня лягнул Карлавач, то получится еще хуже. Во-первых, поднимут на смех, во-вторых, меня обвинят в повторной попытке угнать его!..»
— Ладно, Хораз-ага, пойду, раз вы выгоняете, мне это не в первой. Какая разница — разом больше или разом меньше, — сказал Еди и собрался встать.
— Сядь, несмышленыш, — рявкнул на него Хораз-ага. — Никуда ты не пойдешь. А ты, дочка, постели ему в моей комнате…
— А теперь рассказывай, кто это тебя так разукрасил. Что не поделили-то? — спросил Хораз-ага, уже укладываясь спать.
— Упал… — голос Еди доносился словно из-под земли.
— Упал… — передразнил его Хораз-ага. — А глаза на что даны, под ноги смотреть надо, так и шею свернуть недолго…
Дилбер не спалось, она, приложив ухо к двери, пыталась не пропустить ни слова.
— …Ладно, утро вечера мудренее, давай спать, — сказал Хораз-ага после долгого молчания и вскоре притих.
Наступила тишина. Падающий из окна лунный свет тускло освещал кровать Хораз-ага, Еди показалось, что он напоминает отца, хотя явного сходства между ними не было, но вдруг ему захотелось поговорить с ним.
— Хораз-ага!..
Дилбер, стоя за дверью, задрожала от волнения.
— Хораз-ага!..
— А-а! — тревожно отозвался Хораз-ага спросонья. — Ты ли, Еди? Фуу, ну и напугал же ты меня! Показалось мне, что мой подпасок зовет меня на помощь, волки, мол, на отару напали… Что тебе, Еди?
— Я хотел бы попить…
Хораз-ага в исподнем пошел на кухню и принес воды.
Дилбер теснее прижалась ухом к двери.
— Хораз-ага, скажите, неужели я так уж плох из себя, а? — спросил Еди, возвращая кружку.
— А кто же тебя считает плохим, я бы не сказал, — ответил Хораз-ага.
— Нет, вы уж признайтесь откровенно, Хораз-ага, для меня это очень важно, — настаивал Еди.
Дилбер за дверью затряслась, как осиновый лист. «К чему это он спрашивает?» — подумала она то ли с тревогой, то ли с радостью. В последнее время с Дилбер происходило что-то непонятное. Она временами признавалась себе, что любит Еди и не представляет жизни без него, а бывало, она почему-то просто ненавидела его. И сейчас Дилбер, прислушиваясь к разговору Хораз-ага с Еди, не могла дать себе точного ответа, какое чувство перебарывает — любовь или ненависть. «А вдруг Еди скажет отцу, что любит меня, и я, мол, его люблю… Что тогда?! — сердце Дилбер забилось, как в лихорадке. — Я же ведь не смогу перед отцом подтвердить его слова. «Врет он все, не верьте ему, отец!» — крикну я ему в лицо, да, так и сделаю, а отец его выгонит вон. Если об этом узнает Кошек, то к добру это не приведет. Надо войти к ним и прервать их беседу», — наконец решила Дилбер и уже схватилась было за ручку двери, но голос отца заставил ее застыть на месте.
— Я и говорю тебе откровенно, Еди-хан, в мире нет плохих людей, есть только люди со скверным характером, — начал задумчиво Хораз-ага и сел на кровати, свесив ноги. — А скверный характер, что грязь на теле, можно очиститься от нее. Говорят: «Горбатого могила исправит», но ты не верь этому. При желании, при большом желании, все поддается исправлению, а у такого молодого, как ты, и подавно…
— Я часто спрашиваю самого себя, почему я такой, ведь в нашей семье все степенные, уважаемые люди. А я… Может быть, я несчастный? Может быть…
— Постой, не торопись, Еди, вешать на себя ярлык несчастного. Я тебе расскажу одну байку про счастье. Быль это или выдумка, судить не берусь, за что купил, за то и продаю… Так вот, говорят, что бог наделил всех людей счастьем поровну. Сколько на свете людей, якобы столько же счастья витает в небе, птицами счастья называются они. И птица счастья, оказывается, садится на голову человека, для которого она предназначена, всего лишь один раз за всю его жизнь. У одних такое случается в раннем детстве, у других попозже. Во-от, если человек изловчится и поймает свою птицу счастья, пока она сидит у него на голове, тот якобы бывает счастливым, а если кто ее упустит, тот потом разыскивает ее всю жизнь, но не всегда безуспешно, — Хораз-ага выдержал паузу, а потом добавил: — Поэтому нельзя торопиться быть счастливым, счастье, оно тебя не минует, да только надо быть всегда готовым схватить его за ноги. Терпеть и надеяться, надеяться — терпеть…