— Смотри, какой грешник! Придется ему в день получки купить барана, принести сюда, зарезать и угостить всех.
Таган-ага подошел, сел около отверстия и развел руками, как бы говоря — ерунда все это.
— Видите, — с улыбкой сказал профессор, — вверху щель узкая, а книзу шире. Малейшая неосторожность — и голова обязательно ударится о камень.
А ребятам лишь бы посмеяться. Они смеялись, пока не уехали, продолжали смеяться и в пути.
— Нет, надо же, именно твоя голова застряла, — сказала Халима-апа и тоже засмеялась.
В тот день за чаем только и разговоров было, что о Мадове.
— А ты, Джума, говоришь, нет ничего вечного, — сказал Таган-ага. — Сколько лет прошло, а орнаменты живы, а керамика блестит, как эмаль.
— Профессор говорит, эти стены видели сорок поколений. Если б не Чингиз-хан, они бы еще долго стояли целехоньки, — отозвался Джума.
— Так уж устроен мир: одни строят, другие разрушают, — задумчиво произнес Таган-ага. Джума подумал, что бригадиру вспомнилась война; от начала и до конца прошел ее Таган-ага. На Кавказе надел сапоги и снял их только в Албании. Сколько видел взорванных мостов, сколько разрушенных зданий.
Джума сдружился с Базаром. Чем-то они были похожи. Вот и сегодня после работы они сходили погулять к Джару, а вернувшись, решили помыться под душем. Вода в бочке нагрелась на горячем солнце. Раствор, цементная пыль постепенно отмывались, появлялось ощущение легкости, на душе становилось весело.
Намыленный Базар протянул мочалку:
— Джума, потри спину.
Джума тер его торчащие лопатки, ребра, которые легко можно было пересчитать. Он мыл, а Базар все сгибался, потом вообще присел.
— Если больно, скажи, а то у тебя одна кожа да кости, — крикнул ему в ухо Джума.
— Три, три… Знаешь, я хочу у тебя спросить одну вещь, — пропищал Базар.
Его тоненький голосок сливался с текущей водой, и Джума еле слышал друга.
— Что спросить? — прокричал он.
— А тебе можно верить?
Джума кинул в него мочалкой, и во все стороны полетели мыльные брызги.
— Не веришь — не спрашивай.
— Джума, скажи правду, есть у меня талант?
Джума от неожиданности вытаращил глаза:
— Конечно, есть…
— Нет, ты мне правду скажи. Я жду вызова. Хочу в литинститут поступать.
— Раз направляют, езжай, — коротко ответил Джума.
— Я до того, как сюда приехал, целый год в газете работал. Подчитчиком. Знаешь, что такое подчитчик?
Джума не знал, но по тому, с какой гордостью Базар это преподнес, решил, что должность немалая, никак не меньше помощника редактора.
Базар расхохотался.
— Ну, ты даешь, да это самый маленький человек в редакции. Но дело хорошее. Газету, которую все увидят только завтра, ты читаешь первым… Даже раньше редактора. Я бы и дальше работал, но там платят мало. Я два года в институт поступал и оба раза не проходил, а преподаватели, которые принимали экзамены, обещали отправить меня учиться на поэта. Как думаешь, направят?
Базар с надеждой смотрел на приятеля. Джуме стало жаль товарища. Не мог он погасить эту надежду:
— Я думаю, направят. Учиться в литинституте — это не каждый может.
Больше Базар ни о чем не спрашивал. Когда они вытерлись и уже выходили из душа, Джума сказал:
— Знаешь, мой тебе совет — ешь побольше. Тебе надо окрепнуть, поправиться.
— Ты хочешь сказать, что мне не надо ехать учиться?
— Почему, если направят — поезжай. А если и не направят, пиши свои стихи. Тебе есть о чем писать: о Машат-Мисриане, о Зохре. Одних ее глаз на целый сборник хватит.
И Джума исподтишка посмотрел на Базара. Он ждал, что, как только прозвучит имя Зохры, Базар переменится в лице. Он был так в этом уверен, что не заметил, как покраснел сам, как сорвался его голос. Их взгляды встретились, и оба потупились: слишком ясно светилось в них соперничество, ревность.
— Или ты считаешь, что Зохра недостойна стихов? — спросил Джума, подняв голову, и губы его дрогнули, коснувшись дорогого имени Базар этого не почувствовал, да и не мог почувствовать, потому что всякий раз при имени Зохры его сердце тоже щемила сладкая боль.
— Если б мог, я написал бы о ней оду… — ответил он.
Джума почувствовал вдруг навалившуюся на него усталость и перевел разговор:
— Ты слыхал о поэте Кёр-молла?
— Кто о нем не слышал?!
— Так вот, он из нашего аула. Бабушка моя часто его слушала. Он литературный институт не заканчивал и вообще был неграмотным. А ведь какой поэт!
— Это потому, что он слепой, — чуть обиженно произнес Базар.