— Бывают же среди людей такие негодники, — высказался наконец Таган-ага.
Всем было жаль Халиму-апа, но никто не знал, чем ей помочь. Джума сбегал домой, оделся и вышел:
— Таган-ага, дайте мне ключ от вашего мотоцикла.
— Что ты хочешь делать? — сказал бригадир, отдавая ключ. — А может, Шаммы не знает, что он должен ехать?
— Знает. Даже Давид Моисеевич ему сказал. Я своими ушами слышал, — сказал Рустам.
— И я с ним говорила, — всхлипнула Халима, — даже пообещала ему на бутылку, если обратно отвезет…
Джума с жалостью посмотрел на женщину. «Эх ты, оказывается, вся беда в тебе самой. Все-то ты напортила, женщина. Попросила бы Шаммы по-человечески, он бы так не сделал», подумал Джума, подошел к мотоциклу, завел мотор и сказал Халиме-апе:
— Садитесь!
Та села сзади, Джума включил зажигание, завел мотоцикл, попробовал газ. Он обернулся на Халиму-апа, которая судорожно за него цеплялась, и сказал про себя: «Сиди крепко, Халима-апа, или я загоню этот мотоцикл, или посажу тебя на поезд».
Мотоцикл застрекотал, выпустил струю голубоватого дыма и, словно за кем-то в погоню, сорвался с места.
Джума в шлеме и очках кричал:
— Не волнуйся, Халима-апа, ты поговоришь с мужем. — А в душе ругал ее почем зря: «Все-то ты не так сделала, Халима-апа. Не понимаете вы Шаммы. Да, он пьет, но у вас он водки не просит и вам не предлагает. И вы ему не предлагайте, он злится, что вы его на бутылки меряете, а он тоже человек…»
Джума мог бы все это сказать и вслух, да не хотелось ему еще больше расстраивать Халиму. Еще успеется, скажу.
Наконец доехали до станции. Но раз началось невезение, то конца скоро не жди: на перроне им мигнули, удаляясь, огоньки последнего вагона.
— Говорила же я, что невезучая, поворачивай свой драндулет, — горько сказала Халима-апа.
— Нет, Халима-апа, ты еще плохо знаешь Джуму. Если я начал дело, то на полдороги не брошу…
Он зашел в какой-то дом на станции, попросил бензина и снова завел мотоцикл.
— Под лежачий камень вода не течет, Халима-апа, едем в город.
Женщина не поверила своим ушам: нет, каким надо быть нахалом, чтобы решиться ехать на этой тарахтелке в город!
По асфальту мотоцикл поехал мягче. И быстрее. Но Халиме казалось, что они стоят на месте, она то и дело кричала на ухо Джуме:
— Джума-джан, быстрее, быстрее!
— Что я могу поделать, не тянет больше, Халима-апа!
— Тянет, тянет, быстрее!
Джума смотрел то на спидометр, то на дорогу, а думал совсем о другом: мы тут несемся сломя голову, а вдруг там скажут — «Вы опоздали!» Это ведь не обычный разговор мужа с женой. Халима-апа, бедняжка, десять лет ждала этого приглашения, а теперь вдруг не поспеет.
И все же мотоцикл Тагана-ага выдержал все и привез их в город. Они пересекли несколько улиц и наконец подъехали к телеграфу. Джума, не дожидаясь, пока Халима-апа слезет с мотоцикла, ворвался на переговорный пункт и протянул телефонистке в наушниках вызов:
— Девушка, Джезказган должен быть, — сказала у него из-под руки подоспевшая Халима. — Там Ахмедьяр Омаров ждет. Соедините побыстрее!
Дежурная удивленно посмотрела на странную клиентку, взяла телеграмму, отложила в сторону и сказала:
— Ждите, я сама вас вызову!
— Легко сказать «Ждите!» — вздохнула Халима-апа. — Можно врача в поликлинике ждать. Можно в магазине очередь выстоять. Но как ждать сейчас? Она должна поговорить с мужем.
— Почему ждать, зачем ждать? — чуть не влезая в окошечко, запричитала она. — Он сам вызывал, в шесть часов пусть придет жена, сказал. Я Омарова, его жена, не видите разве — уже шесть часов, даже больше. Девушка, вы меня слышите? Я говорю…
— Ждите, тетенька, понятно? Ждите, — повторила телефонистка.
Ничего не было понятно Халиме-апе. Она и так уже десять лет ждет, и опять ждать?
Словно в поисках поддержки она огляделась по сторонам.
— Мы успели, Халима-апа, теперь не торопитесь, — успокоил ее Джума. — Отдохните немного, сейчас вас вызовут.
— Мы-то успели, чего только не натерпелись, чтоб успеть, а ей и дела нет…
— Ничего не поделаешь, раз сказали ждать, надо ждать…
— А я не хочу, почему эта девчонка заставляет меня ждать?.. Я согласна до завтра, до послезавтра ждать, только не из-за этой девчонки, а из-за Ахмедьяра.
Дежурная только улыбнулась. Как ни хорохорилась Халима-апа, пришлось ей подчиниться порядкам. На телеграфе стоял гул, и вдруг все стихло. Радио донесло: Медунцов! Львов — третья кабина… Медунцов! Львов — третья кабина… Оразова! Керки — сорок шестая кабина… Оразова! Керки — сорок шестая…