Два года назад я случайно встретился с Чары. Мы вместе росли в детском доме, дружили, но после школы наши дороги разошлись. И вот встреча. Вы сами дружите уже много лет, так что поймете, какие чувства я тогда испытал. Свободного времени у Чары было в обрез, он отнекивался, обещал обязательно заехать в другой раз, но я настоял на своем. Уж очень мне хотелось похвалиться перед другом детства своим домом, своей семьей. Короче, мы пришли. Дженнет ждала меня. Я представил ей Чары, они познакомились. «Ну-ка, женушка, отвечай, найдется у тебя, чем покормить гостя?» — спросил я в шутку, потому что знал, к моему приходу у Дженнет всегда готов обед. «А как же, — в тон мне отвечает, — не стану же я морить вас голодом. Мойте руки, а унаш у меня уже готов. Сейчас добавлю сметаны, размешаю, и можно обедать». — «Нашла, чем удивить — «унаш у меня готов», — передразнил я жену, но она, видно, не почувствовала моего раздражения. «Тоже мне, бай нашелся! Унаш ему не нравится! Сам же говорил, что простудился, — вот я и приготовила унаш. Ты попробуй. Два стручка перца положила, за сметаной специально ходила к Джиннек-эдже, лапшу нарезала тонко-тонко, как ты любишь. Унаш получился…» — Дженнет искренне расхваливала обед, но я ее и не слышал. «Сама его ешь!» — оборвал я ее объяснения. Дженнет, недоумевая, пожала плечами и с обидой сказала: «Ладно, попейте пока чай, а я растоплю ковурму, яичницу пожарю…» Но, тут меня понесло, чего ей сгоряча наговорил — не помню, только вдруг вижу, что Чары надел шляпу, кивнул, прощаясь, Дженнет и собирается уходить. Я к нему, но он даже говорить со мной не стал. Я еще больше разозлился. «Видишь? — стал корить я Дженнет. — Ко мне пришел дорогой гость, а ты собираешься его унашем потчевать. Что он, унаш никогда не пробовал?» Тут уж и Дженнет взорвалась: «Слушай, Назар, при чем тут унаш? Если ты себя будешь так вести, то еще не один гость от нас сбежит!» — «Ах, так выходит, это я виноват?..» — и пошло-поехало. Весь вечер ее пилил: и то плохо, и это — не так. Дженнет молча переносила все мои упреки, понимая, что спорить со мной сейчас бесполезно. В общем, поругались. Но будь я не круглый дурак, то догадался бы оставить тропку для примирения, но, что вы, распалился так, что под конец заорал: «Талак! талак! талак!»[4].
Назар умолк. Достал сигареты, закурил. Шалы и Шамурат терпеливо ожидали, когда он продолжит свой рассказ.
— Вот так. Впрочем, кто сейчас придает значение этим словам? Дженнет поднялась чуть свет, вскипятила чай, пожарила яичницу. Пока я умывался и брился, она прибрала в комнате. Тут бы попросить мне прощения за вчерашнее, и все бы обошлось, но я надулся, как индюк, всем видом показывая, что по-прежнему обижен. Ну и перегнул палку!
Было солнечное утро. Дженнет подошла к окну, задернула штору, чтобы яркий свет не слепил мне глаза. Она ждала, а я, испытывая ее терпение, молчал. Тогда она окинула печальным взглядом комнату и ушла к детям. Через минуту громко хлопнула дверь. Я бросился к окну — Дженнет уходила! На руках она держала нашу маленькую дочурку, а сын шел сам, вцепившись в подол ее платья. Он так забавно семенил, что я невольно улыбнулся, но тут же почувствовал невыразимую тоску. Я ведь снова оставался один!
У калитки Дженнет остановилась, оглянулась, но я трусливо отпрянул от окна. Спустя мгновение я бросился на улицу, чтобы вернуть их, но Дженнет с детьми уже садилась в троллейбус.
Мне все еще не верилось, что она оставила наш дом навсегда. Уходя на работу, я оставил ключ у соседей, — был уверен, что она одумается и вернется, но увы… Обычно стоило перешагнуть порог, как в объятия мне с радостным криком бросался сынишка, в тот вечер только голодная кошка выбежала в прихожую и, жалобно мяукая, стала тереться об ноги. Дома было пусто и тоскливо. Не зажигая света, я плюхнулся на диван и, уткнувшись лицом в подушку, пролежал до самой ночи, размышляя, как быть дальше. Наконец я почувствовал голод. На газовой плитке стоял казан с унашем. «Ну, нет, — подумал я, — к тебе-то я не притронусь. Стой — кисни! Из-за тебя рухнула моя счастливая жизнь!» Однако голод — не тетка. Прошло немного времени и я, забыв о своих клятвах, снова поплелся на кухню. Разогревать еду было лень, но даже остывший унаш показался мне великолепным. Я съел чуть ли не половину казана и завалился спать. А утром разогрел остатки и вылизал все подчистую.
4