— И счастливее, — продолжил он, улыбаясь.
— А-а-а, — протянул я. — Сарказм?
— Да, дружище, он самый. А ты не смейся. От человека, который скоро вас покинет, все должно выглядеть чуть более… значительным. Даже сарказм.
— В первую очередь сарказм! — подтвердил я. — Только в нашей церкви надо успеть оповестить о своем посмертном выборе заблаговременно. Ну, то есть, до смерти.
— Это разумно, — покивал Шизик.
— Думаю, это нелегкий выбор, — протянул я, и мы вместе пошли за новой порцией горячего напитка и взяли на всякий случай по два стакана. Потом мы не смогли найти наш столик, наверное, его заняли, но сумели захватить другой и продолжили разговор.
— Нелегко выбирать, когда смерть далеко, — сказал мой новый друг многозначительно. — А когда она близко, все сразу становится понятным. Чертова расстановка приоритетов! Кристально четко понимаешь, чего тебе хочется на самом деле. Жаль, что так поздно.
— И чего тебе… то есть вам хочется?
Он помолчал, обдумывая ответ.
— Знаешь, я тоже раньше много читал. О всяких загадочных и далеких штуках: древние тайны, дворцы всякие, приключения. Всегда думал, что в конце буду именно об этом горевать, что ничего не увидел, не побывал. Все времени не хватало на нормальное путешествие. Но потом я попал в одну передрягу. Не буду про нее рассказывать, потому что и сам, если честно, не все теперь помню.
— Память отшибло? — хохотнул я не слишком тактично.
— Отшибли… — пояснил Шизик. — Твои коллеги, а теперь уже и мои, из Того Самого Отдела.
Мне показалось, что меня облили холодной водой.
— То есть… гармонизация? — уточнил я на всякий случай. — Высоких уровней?
— Да, — усмехнулся он. — Я бы сказал, средне-высоких. Отделался легко. Лет пять забыл, ну и там по мелочи. Мечты свои дурацкие оставил. Они, знаешь ли, до добра мало кого довели. Опасно все это — мечтать.
— Я думал, что там проводят реструктуризацию личности… — проговорил я, слегка запинаясь, потому что слишком ярко вспомнил зеленые джунгли и грубый камень у нежной кожи.
— Так перед тем как что-то перестроить, сначала надо удалить лишнее, больное, то, что будет потом гнить в твоей памяти и мешать. В сложных случаях это так! Мне ребята там все очень хорошо объяснили. Не помнишь, что сделал, значит больше и не повторишь… с большой вероятностью. Мне еще повезло, сказали. У меня эта зараза дисгармоничная не так сильно распространилась. Года три она у меня отняла, не больше… вроде. И я хоть помню, что Программу проходил. А есть такие красавцы, которые даже не помнят, что там были. У них полжизни отрезают, они и думают, что всегда спокойно работали, правила соблюдали. А на самом деле там такое может быть!..
Он замолчал, я опять не знал, что сказать, но ему мои слова уже, кажется, не требовались.
— Поэтому те мечты я оставил, — продолжал он говорить мне тихонько, чтобы другие столики не слышали, — да и бог с ними, не такими уж важными они были. Зато со мной осталось другое. И я именно его хотел бы под конец испытать. То, что немного помню из детства.
На Шизика успокоительное действовало как будто наоборот. Он раскраснелся и растрепался даже больше обычного, глаза у него блестели.
— Посидеть с другом в баре — это одна из тех вещей, что мне хотелось, — признался он.
— Ну, это не достижение, — пробормотал я.
— С Живым другом, — уточнил он.
— А! Ну, не факт, что это лучше. Электронные друзья…
— Как электронные питомцы, — перебил он, — и электронные отцы. Они удобнее.
— Да, правда. Намного. В этом-то и штука.
— Кстати, дружище, — он хлопнул меня по плечу, — можешь гордиться, ты точно будешь для меня последним другом.
— Ничего себе, вот это статус!
— Скорее категория. Или градация, да, черт с ними. Я рад, что сейчас ты со мной. Ты очень похож на меня.
Я по возможности вежливо отрицательно помотал головой.
— Ну, ладно, не внешне, конечно, и диагнозы у нас разные. У меня фобий больше, а у тебя — депрессия и что там еще?
— Неприятие своего тела.
Он расхохотался.
— Так давай примем!
— Давай!
Мы махнули по расслабончику, но побоялись идти за новыми. Люди все пребывали. Столы занимали, и я заметил, что за каждым сидел один тусклый настоящий человек, и второй — веселый, яркий, но чуть-чуть моргающий иногда и наполовину прозрачный.
— Самое главное между нами сходство, — продолжил Шизик, — что ты тоже не предназначен для этой системы. Тебе тесно в ней. И рано или поздно ты это поймешь.
— А вы, про меня, значит, уже все поняли? — обиделся я. — Интересно, по каким таким признакам?
— Да очень просто. Тебе единственному из многих-многих и очень многих людей в моей жизни не все равно.
— Вот, прямо, глянул, и сразу все знаешь?!
— Да умоляю, что тут знать. Достаточно увидеть, как ты на работе землю роешь. Это по глазам сразу видно. Вот даже, к примеру, последнее дело. Думаешь, коллеги в больших черных плащах тебя привлекли из-за твоих супер-способностей? Да как бы не так. Им твой отчет понравился, в котором карандаш не подточишь, проверяя. Вот составишь им еще один такой же, они будут просто счастливы.
— Нет! — возмутился я и слишком резко покачал головой. Окружающий мир решил покачаться вместе с ней.
Он обидно захихикал.
— А ты подумал, им надо этого нарушителя поймать? Да ты еще и наивный, как я был когда-то. Им надо дело закрыть.
— А если нарушитель будет продолжать? — спросил я, быстро трезвея.
— Конечно будет продолжать, — хитро глянул на меня Шизик. — Даже наверняка. Думаю, этот человек хочет всем что-то сказать.
— Чтобы что-то сказать, нормальный человек использует рот.
— Это распространенное заблуждение. Когда людям что-то говоришь ртом, они тебя не слышат в большинстве случаев. Или слышат только то, что хотят услышать.
Я промолчал, чтобы не сорваться.
— Так что мой тебе совет! Беги отсюда, пока еще у тебя глаза хоть немного горят.
— Бежать?..
Я начал соображать, не начался ли у моего нового друга какой-нибудь приступ одной из его фобий. И что в таких случаях следует делать.
— Думаешь, некуда бежать? — прищурился он.
— Урбан тоже хочет сбежать! — выдал я вдруг.
— Кто это?
— Это я так… наш коллега молодой.
— А! Образина. Ты тоже всем имена даешь?
— Э-э-э… не всегда.
— Да не переживай, меня уже много лет все про себя Дуркой зовут, или Шизоидом, или Психом.
В душе моей медленно поднимались и опадали ярко-розовые горячие облака — стыда или радости? Неразличимо. Неужели я не один такой.
— Да, представь себе, ты не один такой, весь из себя особенный. Так куда Образина собрался?
— Будет покорять шоу-бизнес и становиться миллионером.
— Глупость какая!
— Ну почему? Мы в среднем классе. Куда из него можно выбраться? Только наверх.
Он скривился и поправил меня:
— Вообще-то, из середины всегда есть два пути.
Я задумался. По логике, конечно. Но на самом деле…
— Там же ничего нет! — я показал пальцем куда-то в пол.
Шизик продолжал смотреть на меня, а я соображал, что он хочет мне сказать.
— Там, внизу социальной лестницы, когда-то были эти… Как их? Я читал…
— Бездомные? Бродяги? Бомжи?
— Да, но их ведь уже давно всех… расселили. И обеспечили. Там больше нет никого!
— Знаешь, дружище, — проговорил он, поднимаясь из-за стола. — Если человек захочет куда-то выбраться, он лазейку всегда найдет. А наш мир… он настолько уже старый и безразличный, что дырок в нем, поверь, пруд пруди. Желаю тебе найти свою собственную норку. Спасибо за вечер. Порадовал умирающего. Можешь в своей карме, или что там у тебя в твоей церкви, плюсик поставить.
Он собрался уходить.
— Погоди! — я хотел встать, но понял, что выпил успокоительного чуть больше, чем планировал. Он задержался на секунду.
— А как вы меня про себя называете?