- Почему бы вам не написать об этом?
Он усмехнулся:
- Уж лучше я буду ее преподавать.
- А почему вы приехали сюда работать?
Он вытаращил глаза и проревел диким голосом:
- Р-ром-мантик-ка!
Незаметно вошедшая в комнату Люся звонко рассмеялась и ушла помогать жене Бориса купать малыша.
- Чем, по-вашему, следует кормить здесь нашего ребенка? - спрашивает он меня серьезно, когда мы остаемся вдвоем.
Я польщен и серьезно обдумываю ответ.
- А что у вас тут есть?
- Сгущенка с сахаром.
- Кормите его сырой наскобленной олениной, протертыми растениями тундры и моржовым жиром.
- Я тоже так считаю, - говорит он, вздыхая. Я понял, что его жена придерживается на этот счет другого мнения.
- Что вы думаете о Сартре?
Говорю, что думаю о нем.
- Значит, вы с ним встречались?
Было это так. Нас пригласили в гости к Юхану Смуулу и Деборе Вааранди. Там-то мы и встретились с Сартром и Симоной де Бовуар. "Скажите, в Антарктиде люди не сходят с ума?" - допытывался Сартр. Юхан отрицательно покачал головой и рассказал о молодом враче, который повесил на шею апельсин на веревке и пристегнул к груди булавкой шестерку червей - все для того, чтобы разыграть соседа по комнате. Сартр был искренне разочарован.
- Право первой ночи? - наивно вскинула брови Симона де Бовуар. Смешно, что она им давала? В первую ночь ведь ничего не получается.
Это была очаровательная, поистине женская точка зрения на феодальные отношения.
- "Время жить" Ремарка плохая книга, с таким же успехом ее мог бы написать американец, Флобер плохой писатель, его "Саламбо" скучнейшая вещь, - говорил Сартр, и madame радостно и согласно кивала головой.
Самой интересной была именно эта их прекрасно отлаженная совместная работа. Madame, очень прямо и тор-{308}жественно восседая за столом и сверкая красивыми белыми зубами, порой заводила приватный разговор, но ее хватало и на мужа. И в спор, который кипел вокруг него, она то и дело вставляла неожиданные и меткие замечания.
- Что может быть печальнее оптимизма по приказу, - гремел Сартр, похваливая между двумя репликами, как это может позволить себе только признанный титан, докторскую колбасу Таллинского мясокомбината. - Изображая революционный оптимизм, надо показывать оба полюса истины. Я приведу вам такой пример. На поле боя умирает солдат революции. Он в отчаянии, у него не осталось ни капли надежды, он проклинает свою смерть. Это оборотная сторона правды, и ее нельзя скрывать.
Сартр сквозь толстые круглые очки всегда смотрел мимо собеседника, как будто его внимание привлек ученик на последней парте, списывающий со шпаргалки.
- Когда мы эвакуировались из Таллина, на корабле вокруг меня лежали убитые, - сказал Юхан. - Это были самые тяжкие дни в истории нашего народа. Но мы были оптимистами.
- Это зависит от угла зрения. Писатель обязан видеть обе стороны правды.
- Это не угол зрения, - терпеливо объяснял Юхан, а в глазах его вспыхнул крохотный озорной огонек, значение которого большинству присутствующих было хорошо известно. - Скорее это точка зрения, с которой видно дальше.
- Но как прикажете писать о смерти, да еще оптимистично?
- Это я не знаю, - ответил Юхан, как мне показалось, довольно резко и, подумав немного, добавил: - Может быть, ошибка заключается в постановке вопроса? Может быть, писать надо вовсе не о смерти, а о жизни?
Разговор этот шел уже наверху, в рабочем кабинете Смуула. Большой глобус на письменном столе, с которого было все убрано, доходил Сартру до плеча, дверь на балкон была открыта, за ней шумел вечерний Кадриорг и весь огромный мир, до самого Берингова пролива, в то время еще далекий и чужой для меня - пустой звук.
- И все-таки, общее впечатление от него? - спросил Борис.
- Кажется, будто он отстал от поезда.
- То есть как? {309}
- Он видит последний вагон, - объясняю я, - видит красный огонек и понимает, что поезда ему не догнать. Он хватает такси и пытается нагнать его на следующей станции. И так до самого конца. Все время надеется на какой-нибудь трюк.
- Сегодня в Уэлене впервые говорят о Сартре, - замечает Борис.
- Не будьте в этом так уж уверены, - возражаю я. - Люся, расскажите лучше о себе. Что вы тут делаете?
- Я врач, - улыбается Люся в ответ. И я должен признать, что у нее красивые темные глаза.
- Вам повезло, Борис, - пытаюсь я пошутить, но получается это довольно плоско, как всегда в таких случаях. - Вы уже успели полечиться у Люси?
- К сожалению, Люся не наш врач, она наша гостья.
- Я приехала сюда рожать, - объясняет Люся. Этот ответ совсем не так прост, как может показаться: он раскрывает ее характер и дальние сцепления различных обстоятельств. Рожать в Уэлен приезжают из тундры, с побережья, из поисковых партий, но я никак не могу представить ее себе в резиновых сапогах и в шубе, на которую натянут белый халат.
- Сколько же ему сейчас?
- Три недели.
- Туккай вырезал Димке медаль из моржовой кости, - говорит жена Бориса. - Это стало у нас традицией. Каждый новый гражданин Уэлена получает памятную медаль.
- Вы здесь одна?
- Да, муж в экспедиции. Он гидролог, у него сейчас самая горячая пора.
Все у нее просто и естественно, как у человека, который в добрых отношениях с жизнью.
- Люся, а где вы живете?
Люся от души смеется.
- Там же, где и вы, за стенкой. Разве Димка не будит вас по ночам?
Домой мы идем вместе. Стоит ясная ночь, под ногами похрустывает лед. Я поддерживаю Люсю под руку,
- Ведь я в некотором роде ваша однокашница.
- Каким же это образом?
- Я окончила Воронежский университет. А он вырос на базе Тартуского университета, когда тот эвакуировался в Воронеж в восемнадцатом году. {310}
Меня поражает ее осведомленность, и я даже не пытаюсь скрыть это.
- Как вы оказались здесь, так далеко от дома?
- Я просила послать меня сюда.
- Почему люди едут на Север?
Она отвечает не сразу. В конце деревни грызутся собаки, волны прибоя с грохотом разбиваются о берег, бурля и пенясь лижут прибрежную гальку, перекатывают мелкие камешки. Вода шумит справа, в лагуне, и слева, в море.
- Думаю, что многие приезжают все-таки из-за денег, - отвечает она наконец, взвешивая свои слова.
- А остальные?
- Довольно много таких, кто почему-либо разочаровался в жизни. Мало ли что бывает, - кого муж бросил, кто машиной на кого-нибудь наехал, вот и едут сюда, чтобы начать жизнь сначала. Это вовсе не плохие люди, как вы, может быть, думаете, но среди них часто попадаются слабые, они как будто бегут от себя. Иногда мне приходится лечить их от алкоголизма. На третье место я поставила бы романтиков. Их не много, но они-то и задают здесь тон. Такие, как Борис.
- Вы считаете, что он романтик?
- Конечно, - удивляется Люся. - А вы в этом сомневаетесь?
Мы садимся на крыльцо, я закуриваю, прислушиваемся к голосам ночи редким и ясным. Люся прислонилась к косяку двери и, взглянув на меня, начала негромко читать стихи. Пропал, подумал я с горечью, пропал чудесный вечер. Луна насмешливо взирала на эту сцену, которая, по ее мнению, явно стала клонить к банальному финалу. Какой хромой, какой бессильный конец, как сказала Яго одна известная дама. Я даю себе слово стереть в памяти эти несколько минут, спасти то, что еще можно спасти, хотя Люся читает хорошо, на одной ноте, а само стихотворение - славная простая история о море и о шуме волн - естественно вписывается во все, что нас окружает, и даже кажется знакомым. Мне так же хорошо, как было несколько минут до этого, но дело в том, что все так знакомо, миллион раз описано. Я глубоко затягиваюсь сигаретой и радуюсь холодному, свежему морскому воздуху.
- Вам нравится стихотворение? - спрашивает Люся.
- Нравится. {311}
Она удивленно смотрит на меня и вдруг улыбается.
- Вы, кажется, не узнали его?
- Нет, не узнал, - искренне сознаюсь я.
- Это Юхан Смуул.
Я снова сажусь на крыльцо и даю ее словам медленно прорасти во мне. Эскимосская собака ложится у моих ног и чего-то неторопливо ждет. Тихий и Ледовитый океаны с грохотом смешивают свои волны.
- Знаете, Люся, когда я вернусь домой, я расскажу об этом Смуулу. Он очень обрадуется.
В эту минуту литература кажется мне головокружительно всемогущей, почти второй реальностью. Перед глазами встает Балтийское море, пролив Муху, дверь из хорошо пригнанных досок с кованой ручкой, ласкающей ладонь, я вижу, как она резко распахивается и поросший травой крестьянский двор, вся тенистая деревня вдруг полны неуёмным Юханом и звонкими голосами Смуулов.