Так что атмосфера в салоне «шершня» царила легкая и веселая. Джулии и Робин не терпелось показать брату плоды своего творчества. Том чувствовал уверенность и даже воодушевление – всего за неделю он уже дважды удрал из дома. Разговор, как водится, прыгал с политики на религию, с религии на секс, с секса на музыку. Темы менялись так же часто и непринужденно, как полосы, по которым «шершень» под управлением Джулии катил по шоссе I-70.
Глава вторая
К той ночи на четвертое апреля 1991 года Том Камминс переживал последнюю стадию масштабных изменений личности – для девятнадцатилетнего парня дело скорее обычное. Из кокона неловкого застенчивого школьника-лузера уже проклевывался молодой целеустремленный пожарный. По мнению самого Тома, благодарить за эту метаморфозу следовало сидевшую слева от него девушку.
До появления в его жизни Джулии он и представить себя не мог вовлеченным в оживленный интеллектуальный разговор с двумя умными собеседниками. До знакомства с Джулией Том с угрюмым молчанием сидел бы в машине, периодически закатывая глаза и в ответ на все вопросы пожимая плечами, но не потому, что ему нечего было сказать, а потому, что ему не хватало уверенности в себе. Благодаря Джулии он научился свободно высказывать свое мнение на любую тему, от фильма «Общество мертвых поэтов» до последних выходок мэра Барри. Правда, он полагал, что Джулия этих перемен не замечает, поскольку с ней он и раньше не стеснялся выражать свои мысли. Ему оставалось лишь гадать, до какой степени она сама понимает, как помогла ему вырасти.
Отдельного долгого и местами печального рассказа заслуживает история взаимоотношений Тома с американской школьной системой. К старшей школе он успел свыкнуться с тем, что учителя считают его апатичным, если не туповатым. В пятнадцать лет у него появились проблемы чуть более серьезные, чем плохие оценки и равнодушие к учебе. Взросление давалось ему трудно. Том стал еще более застенчивым и косноязычным и вдобавок начал комплексовать из-за пары лишних килограммов. Честно говоря, комплексовал он почти по любому поводу. Когда первая девушка бросила его и стала встречаться с его лучшим другом, он отгородился от всех глухой стеной безразличия.
Он прибился к панкам из школы. Восхищался бритыми наголо девушками с пирсингом. Фанател от Sex Pistols. Начал курить, и курил много. Купил синюю краску для волос, однако применить ее по назначению не рискнул и отдал Тинк, которая выкрасила себе косы для участия в чирлидинге. Он часто прогуливал уроки – когда был уверен, что это не обернется для него неприятностями. В общем, он из кожи вон лез, чтобы вписаться в общество сверстников, но популярности это ему не принесло.
Том взял привычку привирать и рассказывать какие-то невообразимые истории, чтобы покрасоваться перед друзьями или оправдаться перед родителями – за плохие оценки, за то, что вопреки запрету пошел на вечеринку. Он ходил по лезвию ножа, но делал это аккуратно и хорошо видел черту, за которую лучше не переступать. Он прекрасно понимал разницу между обычным подростковым непослушанием и откровенно скандальным поведением. Нельзя сказать, что он совсем отбился от рук. В своем бунтарстве он следовал той же модели, что и в учебе: позволял себе ровно столько, сколько нужно, чтобы регулярно злить родителей и заставлять их волноваться, но никогда не доводил до того, чтобы его сочли пропащим. Он в общем-то не был плохим парнем – он просто ни в чем не блистал.
Джина отношения с сыном безмерно раздражали. Он тоже был старшим ребенком в семье, но в отличие от Тома рано воспитал в себе целеустремленность и чувство ответственности. Он и помыслить не мог ослушаться отца и потому особенно болезненно воспринимал дерзость Тома. Джин не понимал сына, не пытался поставить себя на его место и отказывался терпеть его разгильдяйство и подростковые провинности.
Как-то раз Том вернулся домой почти на час позже, чем обещал, выглядел сонным, и от него разило персиковым шнапсом. Отец отправил его спать, решив отложить нагоняй на завтра. В семь утра он прокрался к сыну в спальню, поставил в проигрыватель кассету с записью концерта Чайковского, выкрутил ручку громкости до отказа и нажал кнопку. Затем сдернул с Тома одеяло и заорал, чтобы тот немедленно встал и оделся, потому что похмелье похмельем, а гараж сам себя не уберет.