Белые дома
Разумеется, мука мук есть неизвестность. Не знать что происходит, мучиться вопросами, на которые нет ответа. Ответы, конечно, есть, но кому они известны, известно кому, тому кто стоит в момент зачатия с фонарем, причем на микроскопическом уровне: сейчас эта яйцеклетка оплодотворяется, сейчас происходит начало новой жизни, именно в этот момент, а не в предыдущего часа момент, когда мать еще не могла так называться, а была просто сукой на случке. А затем она называется (спустя сколько-то минут) уже матерью и безгрешно смотрит на все вокруг, т. к. она мать.
Но в тот момент никто еще ничего не знает, никто безгрешно ни в какую даль не глядит, а просто у замужней женщины роман. Сожительство с каким-то братом подруги-учительницы, а собственный муж мальчик Андрей сидит в соседнем доме в своей комнате проверяет тетради, а его жена Вера валяется в постели с Лешей, братом учительницы Тамары, подруги по несчастью, тоже учительницы в этом предместье, кругом белые дома, сады, гаражи. Распределение привело Веру с Андреем, интеллигентных выпускников пединститута, в эту дыру. Андрея отсюда не заберут в армию, как сельского учителя, не подлежащего призыву, это называется село Заполье, а вообще тут пригород райцентра, поэтому они с Андреем тут кантуются, недалеко до цивилизации, и преподают математику крепким сельским жителям, у которых в двенадцать лет все уже в полном наборе, все вторичные признаки, плюс неограниченное количество виноградного вина в бочках со шлангами в подвалах; в ста километрах лиманы, море, звезды, армяне с греками повсюду, грузины, русские, турки, украинцы, переселенцы, теперь вот редкая птица полунемец Андрей из Казахстана, красавец в очках, непробиваемая углубленность, каштановые кудри, молодой припухший мужественный рот, здоровенный горбатый нос, о, как она его любила в институте, как убивалась о нем, трепетала, как приглашала (мама на работе), как трудно он шел на сожительство, не обращал внимания, все витал где-то мыслями. Как-то удалось, то ли напоила, то ли он уже сам решился на такой поворот судьбы, короче, оказался ничем не хуже других и не лучше, все как у всех, немного более стесненный в сексе, суровый; у каждого свои особенности. Тем более эта Вера опять трепетала, была несытой, тревожной, глаза горели.
До этого Вера жила как все студентки, аборты, танцы, любови каждую зиму, к весне пустота и ожидание, летом случайные знакомые, а Андрей был с самого первого курса путеводной недостижимой звездой, это для него все и было, доказать ему, что у нее все в порядке, все есть, парни, танцы, все как у всех; доказала, вышла замуж за Андрея на последнем издыхании, перед госэкзаменом, и пришлось ехать вслед за ним в деревню, если не деревня, Андрей бы марш-марш и пошел бы в армию служить, и его, как подозрительного немца с фамилией на «бург», живо бы послали в горячую точку как пушечное мясо, идти впереди дембелей с неосвоенным оружием в руках. Все студенты-мужчины это знали, такое свое будущее и такие привычки младшего офицерского состава, беречь своих по второму году и посылать вперед рядовых необученных.
У Андрея Карловича учителя была собственная, привезенная с собой библиотека, на него сразу лег немецкий язык и физика, а у Веры оказалась математика, почему-то биология и кастрюли на газовой плите. Свои книги Вера оставила у мамы дома, что таскать, все равно через три года возвращаться, а Андрей сурово молчал в ответ на планы Веры — у него в городе Караганде в двухкомнатной квартире жила русская мама, мамин муж и их какой-то сын трех лет, возвращаться было некуда, разве что к отцу в город Орлов, бывший Халтурин, отец туда переселился из Киргизии с женой, тоже этнической немкой, и ждал вызова в Германию, будучи обременен семьей в трое детей плюс мать-отец-тетки-дядья жены, некоторые из которых жили в инвалидной коляске. Андрею Карловичу претило проситься к отцу. Он был один на свете, очевидно.
Таким образом, на исходе второго года жизни в белых домах Вера стала тайно сожительствовать с двумя — с мужем и с этим братом случайной подруги, из той же школы сослуживицы. Этот брат сразу зажегся по поводу Веры на каком-то легком выпивоне, подружки нацедили по банке белого вина у хозяев, сидели в субботу, Вера просто так забежала за уксусом, а Андрей никогда не ходил к Тамаре. Вера забежала, выпили по пол-литровой баночке, собралась уходить даже без уксуса, вышла в коридор, за ней вышел этот Лешка-брат, тут же поймал в коридоре, обошелся по-хозяйски, сразу сыграл на слабой струне: т. е. понял, что поле не пахано как надо — и потащил в боковушку хмельную женщину, и там, в духоте под звон мух, довел дело до победного конца. Вера, разумеется, впервые в жизни поняла, что такое когда любят ЕЕ, воспламенилась как факел и тем же вечером то же самое у нее произошло с Андреем Карловичем, но он как-то вяло прошелся по привычному маршруту, думая, видно, о своем, о том, что он один: а эгоистом быть не надо, и через три месяца Лешка отвез Веру к себе в городок в общежитие, а Карлович остался на селе читать свою библиотеку под звездами сентября в постоянном обществе Тамары, которая кружила вокруг него как та муха, доносил довольный Лешка.
А в марте Вера родила сына с очень характерным носом, заметно было еще в роддоме. Единственно что — у Алексея тоже нос был будь здоров и кривой, увесистый, даром что без всякой примеси немецкой крови. Но места были-то южные, и какие греки и армяне с турками хаживали тут к украинским Оксанам в боковушки пешком в окно, никто бы не стал здесь докапываться.
Короче, маленький Дениска рос, нос его также рос, и Вера начала задумываться, а не плод ли он того сумасшедшего дня, когда она отдалась (зачем?) мужу, в то время как уже любила Лешу, но Лешкин труд, видимо, не увенчался ничем, только подготовил почву, а семя посеял рассеянный Андрей с равнодушием колхозника на тракторе. То ли наоборот.
Вера вспоминала Андрея Карловича с легкой грустью, она никогда больше с ним не сталкивалась — Тамара занялась вплотную красавцем учителем, видимо, это у нее давно была далеко идущая стратегия, подключить к делу холостого брата-шофера, подловить Веру, а самой встать на цыпочки и добраться до высот, немыслимых в селе Заполье, нацелиться и уехать в Германию в виде жены этнического немца, стать Тамарой «бург».
Тем не менее Андрей Карлович вскоре исчез из села холостым, может быть, действительно направился в Орлов в семью отца, а оттуда вместе со всем племенем куда-нибудь в бараки под городом Штутгартом учить язык и приобретать профессию дорожного рабочего на скрепере, мало ли.
Короче, Лешка вытеснил его из этой жизни и поместил в жизнь совершенно другую, такую сыграл роль в биографии одиночки полунемца.
Сестра же Лешки Тамара глубоко и горько задумалась, видимо, над своей судьбой в селе Заполье, даже однажды назвала себя с улыбкой «злая золовка», а затем начала активно внушать дураку Лешке мысль о том, что Дениска-любимец не его сын. Таковы развлечения в белых домах. И их мать ее поддержала.
Лешка сопротивлялся долго, пил, бил Веру по голове, перешел на работу экспедитором, так как из-за руля его погнали, на автопредприятии считалось, что да, пить можно, но только после рейса, а никак не до. Пей, да не попадайся, таков был девиз, а Лешка попался, и не раз.
Вера в эти поры перешла работать в магазин простой продавщицей, чтобы как-то обеспечить себя и семью, Леша не приносил денег совсем, и вот в эти-то времена она родила еще дитя, девочку Катю (эта точно наша, — сказали мать Леши и его злая сестра), однако у Катечки паяло тоже было заметно уже в роддоме, но глаза были красивые, открытые, чисто голубые, как у Андрея Карловича. Так как Дениска и Катя были на одно лицо, Вера стала опять твердо сомневаться в немецком происхождении Дениса, но обезумевший Лешка, увидев в Кате опять-таки повторение пройденного, вообще сошел с катушек и переселился к какой-то сволочной бездетной девке, которая смотрела ему в рот, кивала и слушала его пьяные речи беспрекословно, так он с ней всюду и ходил, он впереди с речами, она сзади, как магометанская жена.
А Вера осталась продавщицей с двумя детьми торговать разбавленной сметаной и сосисками, дома еда была, но, как только Леша подал на развод, Вера тут же подала и со своей стороны на алименты.