Странно, что страх прихватил и пару мелких служащих Си-Джи, Арона и Майка, испытателей автомобилей. Им стало жутковато, когда они изучили руководство к новой машине; не прибавила бодрости и поездка в полицию за разрешением на ношение оружия, а потом и приобретение этого оружия. Но окончательно они затосковали, когда вместе с неукротимым Мабеном опробовали управление тележкой на пустынной ночной Амстердам-авеню. Тележка понравилась им чрезвычайно: великолепный привод на все колеса, прекрасная остойчивость на свежеполитом дорожном полотне, приемистость вне всяческих похвал. Но эта дьявольщина — поворот при выключенной левой или правой паре колес или хуже того — разворот на месте, когда одна пара тянет вперед, а другая — назад… На месте, как гусеничный трактор… И еще — имитация шума бензинового двигателя. Шум, записанный на чип и, с точки зрения профессионала, как бы существующий отдельно от машины. В общем, парни были изрядно подавлены.
Мабен отметил это и еще раз повторил основные положения инструкции. Первое: от машины далеко не отходить, тщательно ее запирать и проверять исправность дистанционной сигнализации. Второе; никаких ремонтов, Разрешается только сменить колесо на запасное, во всех остальных случаях вызывать трейлер и везти машину либо в Нью-Йорк, либо в Детройт, куда будет ближе. Третье: четыре раза в сутки связываться по телефону с ним, Мабеном. «Да, босс, помним, босс», — уныло отвечал Майк.
Никто не знает, боялся ли Рональд, поскольку он, как обычно, молчал и занимался делом. Едва вернувшись в Хоузлл, отправился в «Мичиган электрик», на свое рабочее место.
Но Умник явно был не в себе — правда, это заметила одна лишь Нелл.
О Нелл надо рассказать особо, хотя бы потому, что это именно она прозвала Берта Эйвова Умником. Нелл была не просто сожительницей Берта, но и домоправительницей, и сердечной подругой; продолжалось это уже лет пять, и до сих пор она была у него на жалованье — похоже, такое положение дел устраивало обоих. Большая пышная блондинка — по габаритам под стать Умнику; улыбчивая, ласковая, разговорчивая (последнее было Умнику не по сердцу, но он терпел).
Поначалу он собирался на ней жениться, однако скоро выяснилось, что ничего не получится, ибо в этой женщине под бело-розовой кожей, под ямочками на щеках и неизменной улыбкой сидел дьявол. Периодически она начинала скандалить, причем Берт в упор не мог понять, из-за чего. Первый скандал она учинила, когда он совсем уже собрался идти в постель и даже принял душ, но застрял у рабочего стола; под душем пришла в голову некая идея, и ее надо было непременно записать. В тот раз у Нелл был хотя бы повод; в иных случаях не бывало и намека на причину. Случались и периоды спокойствия, длившиеся иногда недели по две. Тогда они мирно обсуждали всякие дела, ездили куда-нибудь ужинать, выбирались даже на берег Эри — купаться. Правда, на обратном пути Нелл обычно учиняла новый скандал и однажды врезала Берту по голове мокрым зонтом, когда он вежливо попросил ее заткнуться и не мешать вести машину на скользкой дороге.
Надо заметить, что чаще за рулем сидела Нелл, а если Берт обдумывал какую нибудь идею, она вообще не позволяла ему водить, резонно утверждая, что в таком состоянии Умник ничего вокруг не видит и может принять дорожный знак за знак интеграла.
Как-то — это было давно — Умник спросил, не утихомирится ли Нелл, если они поженятся, и получился сокрушительный скандал с битьем посуды — Нелл вопила, что ей нечего утихомириваться, что он, Умник, совершенно невыносим и что она от него уходит. И ушла. Через неделю появилась и следующую неделю была кротка, как белая мышка, а затем все пошло сначала.
Нелл встречала Умника с Рональдом в Детройте и еще в машине заметила, что Умник не в себе, а дома, когда он плюхнулся в кресло в гостиной, не распустив даже узел на галстуке, встревожилась. После нескольких дней разлуки ему полагалось немедля начать ее тискать и быстренько тащить в постель, а он даже не хлопнул ее по заду.
Впрочем, тащить не требовалось — она всегда была готова попрыгать в постельке от души.
Чувствуя, что в ней поднимается ярость, Нелл выпалила:
— Завел в Нью-Йорке бабу купил английский костюм постригся.
По установившемуся распорядку Умнику полагалось либо молча встать и удалиться в кабинет, либо назвать Нелл идиоткой недотраханной и тут же начать трахать — иногда это помогало. Вместо этого он сказал:
— Подписал контракт.
Странно как-то сказал, подавленно, и тогда Нелл заподозрила, что Умник напуган чем-то, однако дьяволу, сидящему в ней, было на это плевать, и он прорычал ее розовыми губками:
— Теперь это так называется? Небось, молоденькая?
Умник молча поднялся, но пошел не в кабинет, а к входной двери, где оставил свои вещи, отпихнул ногой сумку с одеждой, полученной в магазине-дворце взамен исчезнувшей вместе с посыльным3 открыл чемодан и достал коробку с известной всему миру надписью: «Пьер Карден». И наконец обронил:
— Держи, идиотка… Это тебе.
Драгоценности он ей пару раз дарил — что верно, то верно. Но чтобы приволок вечернее платье от Кардена!..
— Ну, совсем рехнулся, — пробормотала она. — Ну, спасибо, Умничек…
Она обожала подарки, и с этим дьявол никак не мог совладать, тем более что платье каким-то чудом оказалось точно по мерке. И они мирно поужинали, и выглядели при этом, как в кинофильме из жизни богачей: она — в платье с большим вырезом, темно-голубого шелка, он — в коричнево-серой тройке с искрой, при белой рубашке с галстуком… Нелл заткнула за декольте большую салфетку, от чего ее бюст выглядел еще соблазнительней, и это тоже улучшило настроение и до времени приглушило тревогу Нелл за Умника.
Следующие десять дней была пауза: внешне ничего не происходило. Умник, Рональд и Си-Джи занимались обычными делами, так называемой текучкой; на вахте был один Мабен, не расстававшийся с мобильным телефоном и регулярно получавший доклады от испытателей. Парни катили с необыкновенной лихостью; уже к Джэксонвиллу опередили график часов на пять, при отличной погоде промчались вдоль берега Мексиканского залива, и Мабен разрешил им дневку в Батон-Руж. Совсем уже на подступах к Лос-Анджелесу, недалеко от Помоиы, была первая неприятность; «гурон» превысил скорость на федеральном шоссе и был остановлен полицейским патрулем. Событие заурядное — кто в Америке не превышает скорость? — но Майк, следуя инструкции, позвонил Мабену, пока полицейский подъезжал к ним, вылезал из своей машины и подходил к «гурону». Подходил неторопливо и осторожно, так, чтобы его прикрывала стойка кузова, — рукоятка револьвера в открытой кобуре поблескивала на солнце.
Майк доложил: «Остановлены полицией, такое-то шоссе, три мили до Помоны». Арон, сидевший за баранкой, опустил стекло и солнечно улыбнулся полицейскому. Жара стояла тропическая, испанец-полицейский обливался потом.
— Документы, — прогудел он.
Майк мгновенно подал ему нрава Арона, страховку на машину и, сверх комплекта, официальную бумагу «Дженерал карз» — «Всем, кого это касается. Настоящим объявляем, что автомобиль „гурон-200“, номер такой-то (штат Мичиган), проходит шоссейные испытания, Просим оказывать содействие…» — и так далее.
Как и предполагал Арон, это послание, запрессованное для пущей важности в пластик, вызвало у патрульного не сочувствие, а подозрения. Он приказал:
— Открой багажник, парень! Выходи!
Полагалось возмутиться, и Арон разыграл возмущение.
— Это что, обыск, господин полицейский? А где постановление?
Полицейский поднял руку, и его напарник выскочил из своей мигающей машины — угрожающе взялся за револьвер.
— Выходи! Испытатель… — сказал испанец.
Майк подтолкнул Арона, тот вылез и поднял отпертую уже крышку багажника. Там лежали две запаски, две тощие сумки с пожитками испытателей и почему-то три щетки для мытья окон и десяток флаконов с автомобильной косметикой. Полицейский пожал плечами, поочередно взвесил сумки в руке, отвернулся в достал блокнот извещений о штрафе. Слава Богу, не вздумал проверять номер двигателя — тогда пришлось бы крепко скандалить, ехать в участок, требовать прокурорское постановление, адвоката и тому подобное.