Не удивляйтесь, дорогой читатель. Автор ЭИ не был непрактичен и рассеян, как те изобретатели, о которых вам лгут в книжках. Эта книжка иная, она правдива от первой строки до последней, уверяю вас. А настоящие, истинные изобретатели — они практичны, собранны и предусмотрительны. Умник уже года три как понял, какую штуковину он изобрел, взрастил в своей гениальной головушке (я намеренно употребил архаичное слово «головушка» — в смысле «бедная голова», «несчастная»; в том смысле, что плахи для нее поставлены и палаческие топоры отточены). Так вот, поняв это, он и стал готовить «второй вариант», о котором пока рано говорить в подробностях; одной из деталей этого варианта была госпожа Лионель. Почтенная дама Лионель, бездетная вдова.
Она жила в домике на самой окраине деревушки — уютном таком домике с большой гостиной на первом этаже, спальней на втором и двумя чуланчиками, которые воображали себя спальнями, — наверх вела лестница, крутизной похожая на корабельный трап. За домом простиралось поле, ровное, как бильярдный стол; его пересекал узкий канал, и за каналом паслись овцы.
Этот дом — вместе с госпожой Лионель — был оплачен из тех двенадцати миллионов, потраченных на разработку Эпохального Изобретения, о которых Умник говорил Си-Джи.
Объяснимся. Начать придется издалека. Голландию Умник полюбил давно, во время студенчества, когда пешком обошел половину Европы — не совсем пешком, но по большей части. И в деревню, именуемую Занстадт, забрел тогда же, прошел ее насквозь и восхитился. Деревенская улочка с тротуаром шириной в локоть его покорила, и пустующая башня ратуши в конце улочки, и каналы, в которых жировали здоровенные карпы (из окна-кухни одной прекрасной дамы он ловил этих карпов и жарил — необыкновенное удовольствие!)… А в магазине познакомился с госпожой Лионель, побывал у нее в гостях — в нищей муниципальной квартирке, — и с тех пор посылал ей подарки на Рождество. Удивительное она была существо, светящееся изнутри, как граненая хрустальная бусинка. Много лет госпожа Лионель прожила с мужем в Южной Африке, после его смерти стала работать на амстердамском почтамте, а через несколько лет после знакомства с Умником ушла на пенсию. Такова предыстория.
Когда Умник начал готовить «второй вариант», он подумал, что лучшего места для берлоги, чем Занстадт, ему не найти. Глухой угол — но под боком у интернационального Амстердама. Деревня — но в ней никому нет дела до соседей. И есть пустующие дома.
Он купил домик, причем не на свое имя, а на имя госпожи Лионель. Они заключили устный договор; она живет в этом доме как домоправительница господина Тэкера, защищает эту крошечную крепость, всегда готовую принять настоящего хозяина, и получает от него жалованье. Последний пункт стал поводом для долгого спора, но господин Тэкер сумел убедить госпожу Лионель, что ему так удобнее: она будет платить за ремонты, не беспокоя его счетами, и так далее.
Небольшое рассуждение о человеческих характерах. Почтенная дама была не только доброй — она была и щедрой до безрассудства; рядом с ней Берт чувствовал себя скупердяем. Половину своего жалованья почтового клерка госпожа Лионель раздавала — нищим, бедным соседям, благотворительным обществам. Обожала делать подарки. И соответственно, не стеснялась их и принимать, Дом, конечно же, был выходящим из ряда вон подарком, но госпожа Лионель приняла этот подарок спокойно и с достоинством.
Конечно, она была уже на ногах: сухонькая, в седых лиловатых буклях, в потертых джинсах, свободном бумажном свитере и туфлях на босу ногу. Она затянула восторженную песню встречи:
— Господин Тэ-э-экер, какое счастье! Господи Боже, я уж боялась, что никогда вас не увижу, мой прекрасный друг! Вы прекрасно выглядите, вы сбрили усы — это вам к лицу, но вы летели всю ночь из своей Америки, вы могли бы меня предупредить!
Они расцеловались; Умнику пришлось изрядно наклониться — она была еще меньше Амалии.
— Сначала завтрак или сначала душ? — спрашивала она. — О Боже, Боже, у меня нет ничего к завтраку для такого гостя!
— А съем, что дадите, мадам. Вот кто прекрасно выглядит, так это вы, мадам. Спасибо. Сначала мне нужны деньги.
— Вам нужны деньги?! — изумленно обрадовалась госпожа Лионель. — Есть, конечно, есть! Благодаря вашей доброте… И дома, и на счету…
— Не в этом смысле. Мне нужно примерно двадцать гульденов монетами.
— Ох! Ох! Этого не найдется… где это… а! — Она нашла свою коробку с деньгами для милостыни. — Здесь гульденов пять, и того не будет…
Еще одно прекрасное качество почтенной дамы: она не задавала липших вопросов, ибо превыше всего ставила свободу личности.
— Почта уже открыта?
— Сейчас откроется, господин Тэкер.
— Будьте уж гак добры, мадам, съездите туда и наменяйте мне монет, Да, вот что: пожалуйста, не нужно, чтобы кто-нибудь знал, что я приехал.
— Чтобы никто не знал? — переспросила она. У нее был хороший английский, но иногда приходилось уточнить какой-нибудь оборот.
— Ни одна живая душа, — сказал Умник,
— Но Гутер спросит: зачем мне столько металлических денег?
Умник обдумал и это.
— Вы собираетесь в город и вам захотелось поиграть на автомате.
Она расхохоталась и пошла в сарай за велосипедом. В этой стране все ездили на велосипедах, и Умник иногда думал, что здесь к его изобретению должны бы относиться равнодушно.
Когда велосипед прошуршал мимо окна, сверху спустилась кошка и уселась в дверях кухни — хвост обвернут вокруг лап. Умник прошел мимо нее и поставил чайник на газ. Что-то он размяк от встречи с ангелицей Мартой Лионель и теперь с жалостью думал о Нелл. Бедная баба, если поразмыслить, и ведь она его любит — на свой безумный лад. По-кошачьи. Авось найдет себе кого, на нее каждый позарится… А я ведь буду по ней скучать, подумал он отчетливо.
Когда госпожа Лионель привезла деньги, двадцать монет в один гульден а еще мелочь, он полез в шкаф, достал свой плащ, оставленный давным-давно на побывку, и вышел на улицу. Он понимал, что его могут видеть из соседних домов, но делать было нечего. Рядом, на углу, была телефонная будка; как звонить из Голландии за границу, он помнил, и номер Рональда тоже помнил. Соединили быстро — за океаном стояла ночь. «Алло, алло!» — крикнул хорошо знакомый голос. Умник спросил друга о здоровье и произнес условную фразу: «Что-то я неважно себя чувствую, дружище». И повесил трубку. От денег Марты осталась добрая половина.
Тут его и прихватила усталость. Он вернулся в дом, поднялся в большую спальню и рухнул на кровать. Госпожа Лионель жила в одной из малых спален — сохраняла большую для настоящего хозяина дома.
За океаном стояла ночь, и среди ночи Амалия, сопровождаемая Джеком, прибыла в неистово пылающий огнями аэропорт и стала ждать самолета на Торонто. Дурацкое занятие — ждать, она это ненавидела и от ненависти заснула. Ближе к утру объявился этот самолет. Они с Джеком взяли билеты в последний момент и были почти убеждены, что «хвоста» за ними нет. С оружием неприятностей не было. Во время короткого перелета Амалия уже не спала: стала беспокоиться, как удастся устроить проверку пассажирских списков, — теперь ведь у нее не было покровительства местной полиции
Еще один аэропорт, снова огни, бьющие в усталые глаза. Амалия не думала о том, что вот — какой был безумный день, сколько прокрутилось всякого разного с той минуты, когда она узнала о побеге Эйвона. Быстро — раз-раз — сориентировалась в незнакомом месте, нашла главную справочную, подошла к окошку и зарыдала. Там, на счастье, сидел юноша — наивный такой, круглоглазый. И когда хорошенькая рыдающая девушка поведала, что ее больной папочка вопреки запрету врачей куда-то улетел, и она для спасения бедной его жизни обязана папочку настигнуть, юноша закивал, несколько раз сказал: «Успокойтесь, мэм, пожалуйста, успокойтесь», а потом заиграл на своем компьютере — о блаженство! Все списки пассажиров, улетевших за последние сутки, были в этом волшебном ящике .
— Господин Тэкер, миз? Джошуа Тэкер, во Франкфурт, рейс номер…