Майсе-бух действительно стала идишской книгой par excellence, вызвав появление множества других сборников сказок; будущим издателям она позволила публиковать истории, представлявшие собой своего рода амальгаму фольклора и хроники, в которой сохранялась память о местных событиях, героях и героинях. И многие сказки, записанные в Майсе-бух, вернулись обратно в говорящий на идише народ, который очистил их от всякой назидательности. Но обстановка, в которой Майсе-бух появилась именно в том месте и в то время, свидетельствует об интеграции идиша в сосредоточенный вокруг Торы мир ашке- назского еврейства, в котором сейфер был источником любого знания. То, что идишский рассказ потерял в революционном потенциале, он приобрел в силе своего авторитета15.
«Говорят, что сказки вас усыпляют, — говорил он своим ученикам, — но я говорю, что сказками вы можете пробудить людей ото сна». Рабби Нахман бен Симха из Брацлава (1772-1810) был первым еврейским религиозным деятелем, который поставил рассказывание сказок в центр своей творческой жизни. Это были не отдельные рассказы по случаю, вроде тех, что рассказывал его прадед Исраэль Бааль-Шем-Тов (Бешт), чтобы продемонстрировать скрытые деяния Шхины, то есть Божественного присутствия, и не сказки, которые рассказывали во славу Бешта, а сказки собственного сочинения рабби Нахмана. Лишенные обычных героев, места действия и условий еврейского повествования — за сценой не действует Илия- пророк, не течет мифическая река Самбатион, не бывает суббот и праздников — эти истории полны собственной мифологий Нахмана, порожденной его прочтением Псалмов и книги Зогар, его личными мессианскими чаяниями16.
Появившиеся в минуту отчаяния, его сказки проникнуты трагедией. Надежда на возрождение, которой дышит каждый герой в каждой сказке, сталкиваясь с непреодолимыми преградами, как правило, погибает и лишь изредка оправдывается. Это сказки кризисного мира, осажденной веры. Зло настоящего вездесуще, исходит ли оно от геополитического переворота, порожденного наполеоновскими войнами, или от первородного греха саббатианства, мессианского движения конца XVII в., повлекшего за собой кризис веры; воплощено ли злодейство в конкретном персонаже, сопернике героя, Шполер Зейде, неотступно преследующем его, или в образе хохема, вольнодумца, отрицающего существование Бога.
Рабби Нахман обратился к рассказыванию сказок, когда все остальные способы распространения его учения оказались недейственными, когда он не смог открыто провозгласить свою мессианскую программу, потому что лобовое столкновение усилило руку Сатаны. Летом 1806 г. рабби Нахман объявил своим хасидам: «Их вел шойн онгейбн майсес дерцейлн» («Пришло время начать мне рассказывать сказки»), поскольку все прочие его усилия пропали втуне17. Так появилась на свет современная идишская сказка. И роды были нелегкими, потому что представитель еврейской элиты не просто так встал в один прекрасный летний день перед сво
ими последователями и стал рассказывать им волшебные сказки, хотя вся система традиционного иудаизма восставала против этого. Нужна была сильная воля и особый, недоступный для непосвященных способ18. События, завершившиеся летом 1806 г., представляли собой драму в трех актах. Первый пришелся на период бурной деятельности, которой посвятил себя рабби Нахман ради всеобщего избавления. Его мессианский календарь, начиная с праздника Poui га-Шана 1804 г., был заполнен необычайными усилиями на всех фронтах: введение ритуалов очищения; упорядочение, издание и распространение учения; рождение сына Шломо-Эфраима, на которого теперь возлагались большие мессианские надежды; мистическое путешествие в Шаргород; и наконец, повеление ученикам носить белые одежды19.