И
этой книги), студентов обучают гомилетическому искусству. Их учат сочинять концептуальную проповедь (по протестантской модели), то есть нацеленную на то, чтобы порвать с анекдотическим стилем, которым пользовались проповедники Старого Света. Кажется, что эти усилия бесплодны, ведь американские евреи в третьем- четвертом поколении не сохранили памяти о песнях, или историях, или о чем-то еще, что передавалось изустно их предками-иммигрантами.
Конечно, страстное стремление к модернизму от начала одного столетия до конца следующего одновременно сопровождалось открытым сопротивлением. В хасидских районах по всему миру — от Антверпена до Бруклина и иерусалимского квартала Меа-Шеарим — дети все еще изучают Тору на идише, их отцы наслаждаются хорошей проповедью магида, а невест развлекает свадебный шут бадхен. Это пылкое возрождение народной религиозности рассчитано на то, чтобы повернуть время вспять и благодаря многовековой изоляции придать популярность традициям набожных европейских евреев2.
Но моя история рассказывает не о ритуалах и церемониях. Вместо этого я приглашаю читателя на свадьбу к моим друзьям, еврейской паре, которые в свои тридцать лет более традиционны, чем их родители, родившиеся в Америке. Мои друзья возродили некоторые свадебные обычаи, о которых их родители никогда не знали, разве что видели что-то подобное на сцене идишского театра: церемония бадекнс, когда жених покрывает волосы невесты фатой; предсвадебный muui (стол), на котором ученая речь жениха о Торе постоянно
прерывается песнями. Программу мероприятия даже распространили заранее, чтобы гости понимали, что происходит. Это тоже хорошо, ведь с ортодоксальной точки зрения не все традиции, соблюденные на этой свадьбе, вполне кошерны.
Во-первых, невеста говорит речи за отдельным женским столом — нововведение, возможное только в Америке, где женщины, получившие еврейское образование, победили в борьбе за равноправие. Во-вторых, под свадебным балдахином надевают не одно кольцо, а два, а традиционную формулу заключения брака произносят и жених, и невеста, в соответствии с принципом равноправия полов, который (как выяснилось в результате длительного исследования) признает Талмуд.
Еще меньше скромности в празднестве, которое следует за церемонией. Здесь оркестр, состоящий исключительно из молодых мужчин, исполняет десятки свадебных песнопений на библейские стихи. Молодежь и старики танцуют свой вариант хоры, нечто похожее на шер (парный танец) и самый веселый кейцад меракдим («Как танцуют [перед невестой]»). Хотя мужчины и женщины танцуют вместе — в нарушение традиционной ортодоксальной практики, — кажется, только женщины знают фигуры израильского народного танца.
В сторонке стоит Алина, женщина в будничной одежде. Она вовсе не брошенная обманщиком- женихом жена, как, несомненно, было бы в идиш- ской мелодраме. Жизнь еще причудливее выдумки, Алина — полька и католичка, она антрополог и специализируется на этнографии восточноевропейских евреев. Алина много знает о еврейских свадебных обычаях — частично ее знания почерпнуты из бесед со старыми поляками, которые помнят довоенные хасидские свадьбы, — и ее поражает новизна происходящего. Она понимает, что персональное обращение раввина к жениху и невесте, которые стоят перед ним под свадебным балдахином, — это протестантское влияние; в римско-католической и ортодоксальной еврейской практике основные ритуалы никогда не искажаются. Кроме того, она отмечает, что порыв реконструкции традиций, владеющий женихом и невестой, не дошел до того, чтобы нанять бад- хена, шута, работа которого состоит в том, чтобы увеселять гостей и растрогать их до слез раешными стихами. Причина в том, что искусство бадхе- на неотделимо от дос идише ворт, еврейского разговорного языка, а никто в этом кругу не говорит на идише.
Алина спрашивает меня о происхождении песнопений. Мне приходится признать, что большинство из них были написаны за последние четверть века—Шломо Карлебахом, Бенционом Шенкером и многочисленными участниками израильских фестивалей песни. В наш век, когда у любого подростка есть CD-плеер или магнитофон, песни на иврите распространяются так же быстро, как любой другой продукт контркультуры. И танцы тоже не унаследованы детьми от родителей по той простой причине, что предыдущее поколение американских евреев, даже ортодоксов, не танцевало ничего, кроме вальсов, фокстротов, танго и джаза. Свадебные музыканты наших дней редко включают в свой еврейский репертуар что-то кроме Гава нагила. Набор нынешних еврейских танцев создается в сионистских летних лагерях США или в израильских кибуцах.