Более опасная тактика заключалась в проникновении во вражеский лагерь в фантастическом обличии и разоблачение врага как обманщика56. С этой целью Дик сочинил или адаптировал некоторое число псевдобиблейских, «восточных» и средневековых рассказов, в которых Божественное провидение действовало не через чудо, а через стечение обстоятельств. Ничего сверхъестественного не происходит в таких ори- енталистских триллерах, как «Ужасная история в Турции» и «Багдадский колокол» (обе относятся к 1855 г.), или «Вечная жизнь» (1857); в библейских мини-романах «Благочестивая Тирца», «Проклятый сын» или «Испытание» (все — 1856 г.); или в таких средневековых exempla, как «Припадочный, или Человек, который казался мертвым» и «Банкрот» (оба — 1855 г.), или «Ужас в ночи: кошмары в ночь праздника Гошана раба» (1856). Герои учились признавать бесполезность стремления к бессмертию, почитать отца и мать, узнавали, что нельзя доверять женщинам, их предостерегали против преждевременных похорон в историях, «в которые можно поверить всегда», но происходивших в экзотических странах и в исторически отдаленные времена.
Еврейское право обязывает хоронить умерших в течение двадцати четырех часов. Маскилим подняли крик по поводу этой практики, поскольку она противоречила достижениям медицины. И разве есть способ лучше высказаться по этому вопросу, чем заставить героя умереть на франкфуртском еврейском кладбище в 1025 г. и сделать так, чтобы он был исцелен, причем не только праведным иноверцем, но и никак не меньше, особыми травами? А что касается суеверий, которыми окружена ночь праздника Гошана раба (тема, к которой он вернется с еще большим успехом спустя десять лет), то смысл его призыва к современникам — Господа надо бояться в любой день года57.
Если «достоверные» истории, действие которых происходит во времена царя Соломона, паши Абдуллы или в седое Средневековье, давали такие практические результаты, то насколько эффективнее должны быть сюжеты, разворачивающиеся «рядом с домом». «Банкрот» (1855) —это скромная 24-страничная повесть об аферистах, «обнаруженная и переписанная И. Шапиро» (это имя реального книготорговца)58. Рифмованный титульный лист книги обещал читателю «Чудесную историю, которая произошла с неким рабби Цадоком Пиканте из Никольсбурга».
Эс из фун дер майсе аропцунемен а мусер-гаскл аз дер менч зол нит тон кейн фалшун ин дер грестер нойт зол мен зих гитн фун бетлбройт. Ун ойф эйбик из йенер фарфлухт, дер вое гот нор эйн мол фарзухт. Вей-куйом бону «алъ те- вьйейнулой ли-йдей матнас босор во-дом».
Из этого рассказа всякий может извлечь мораль, что человеку не подобает поступать дурно и даже в величайшей нужде следует остерегаться хлеба попрошайки. Тот, кто отведал от него, заклеймен навеки. И пусть свершится молитва: «И не заставь нас, [Господи], нуждаться в дарах человеческих».
Лучше маскировки и не придумаешь. Абзацы должны начинаться на иврите, подтверждая, что «И. Шапиро» скопировал их из священного источника. Благочестие, щедрость и аристократизм героя описываются во втором абзаце. Внезапное изменение его участи, которое является движущей силой сюжета любой сказки, происходит в третьем абзаце: реб Цадок и его дальновидная в денежных вопросах (хотя и безымянная) жена из-за пожара лишаются своего процветающего дела по производству полотна. После нескольких неудачных попыток возместить убытки, старейшины общины отдают письменное распоряжение, что реб Цадок должен отправиться на поиски денежного вспомоществования. Но случается так, что рабби из Никольсбурга — это не кто иной, как знаменитый реб Шмельке (1726-1778), «которого почитали как евреи, так и христиане», и он не подписывал раввинистической книги-сейфер, не говоря уже об аффидевите для разорившегося купца. Наконец, реб Шмельке уступает, тронутый мольбой реб Цадока и его жены, но перед этим сурово предупреждает:
Послушай, реб Цадок. Я не оказываю тебе никакой милости. Ты, конечно, станешь копить состояние, но я никогда раньше не видел человека, отведавшего хлеба нищенства, который потом смог бы оторваться от него. Я читал, что, если ты хочешь избавить свой дом от мышей, нужно поймать нескольких из них, запереть их в железной клетке и морить их голодом, пока они не начнут пожирать друг друга. А когда ты выпустишь последнюю, она уже не станет питаться ничем, кроме мышей. Также и человек, который хоть однажды отведал хлеба нищенства; он никогда больше не посмотрит на другие источники пропитания. Никакой другой промысел в мире не придется ему по вкусу, кроме попрошайничества. (9-10)