- Тебе туда, - небрежно махнул он рукой и отвернулся.
Артур зашагал в указанном направлении. У него горели уши от стыда. Средний слой его личности знал абсолютно точно, что Хигсби специально заставил его пройти через унижение, чтобы лучше вжиться в образ. Но в верхнем слое не было ничего, кроме подавленного отвращения, и Артуру это не нравилось.
То, что он испытывал здесь, почему-то вызывало у него совершенно иные чувства, чем ежедневное унижение, которому он подвергался, будучи младшим помощником продавца в Гленбруке. Консиндский общественный клуб лишь отчасти подготовил его к этому. Здесь, в Консинде, он был вещью, собственностью. И - это было хуже всего! - когда Артур попытался следовать инструкциям Хигсби и думать о таком положении вещей, как о нормальном, ему это почти удалось...
Помещение, в которое он вошел, оказалось огромным овальным залом без окон, освещенным лишь немногими лампами в старинных красных абажурах. Стены были сплошь задрапированы тяжелой материей. Толстый ковер глушил шаги. Едва заметное дуновение свежего воздуха из кондиционеров, которое Артур чувствовал в коридоре, здесь отсутствовало. Застоявшийся горячий воздух был пропитан тяжелыми ароматами благовоний.
Сперва Артура никто не заметил. Мужчины здесь были одеты, как и он сам, в платья с пышными рукавами в три четверти, открытой грудью и ниспадающими складками до щиколоток. Мужчин в зале было немного, зато женщин - дюжины. На женщинах были ярко-алые юбки колоколом, и больше ничего. Артур окаменел. Женщины Консинда одевались так только для торжественной церемонии. Здесь должно было произойти нечто важное, особенно если... да, так оно и было! Среди женщин Артур увидел почтенных старших многоматерей, чьи юбки были разрезаны вверху, чтобы продемонстрировать всем отвисший живот - свидетельство многих родов. Ну, он и влип! Что, если церемония уже началась, и не принадлежащим к семье мужчинам запрещено входить в зал, а привратник направил Артура сюда из мелкого злорадства?
Прежде, чем Артур успел улизнуть, проходящая мимо многоматерь обратила на него внимание и резко остановилась. Многоматерь была смуглокожей женщиной лет сорока, толстой и неуклюжей. Но ее глаза ярко сверкали под густыми бровями.
- Что тебе нужно? - спросила она.
Артур снова назвал себя, всей кожей чувствуя обращенные на него взгляды окружающих.
- Если я появился не вовремя, мадам...
- Меня это не касается. Марсии здесь нет. Урсула! - рявкнула женщина, оборачиваясь. - Тут еще одно чучело Марсии. Сделай с ним что-нибудь.
И, даже не глянув на Артура второй раз, она величественно удалилась прочь. Стоящий неподалеку мужчина, высокий брюнет в фиолетовом, неприязненно ухмыльнулся в сторону Артура и потянулся всем телом, показывая игру мускулов.
К Артуру торопливо подошла запыхавшаяся многоматерь, из-под чепца которой выбились седые пряди волос.
- У меня нет времени! - раздраженно фыркнула она. - Ну почему он явился именно сегодня, во имя Богини?!
Она крикнула вдогонку первой женщине:
- Гертруда! Он нужен тебе здесь, или...
Гертруда бросила через плечо что-то неразборчивое, и вышла из зала. Широкое лицо Урсулы залилось краской гнева.
- Не могу же я... - начала она, и закашлялась.
За кашлем женщины и шумом разговоров в зале Артур едва расслышал еще один голос, совсем юный, пронзительный и высокий, на грани истерики:
- Это новый мужчина? Я хочу его видеть! Пустите меня! Пустите!
Хор женских голосов успокоил ее, и тут раздался еще один голос такой же высокий, но слабый и хриплый:
- Приведите его сюда!
- Ну, пошел! - резко сказала Урсула, и отвесила Артуру пинок.
Лавируя среди групп суетящихся женщин, Артур пересек зал и очутился перед инвалидным креслом, в котором покоился маленький темный сверток. Из глубины свертка на Артура уставились неожиданно живые и пронзительные глаза, в которых было что-то невероятно странное.
- Подойди ближе, дитя, - прохрипел слабый голос.
Артур шагнул вперед, и торопливо опустился на колени, принимая должную позу уважения. Сверток в кресле оказался женщиной, до того высохшей от старости, что она больше походила на связку сухих веток. На голове старухи был выцветший чепец с тремя остроконечными верхушками знак того, что она является матриархом семейства.
"Неудивительно", - подумал Артур. - "Ей ведь за сотню лет".
- Встань, встань, а то я тебя не вижу, - сварливо проворчала она.
Артур поднялся на ноги. Он понял, почему глаза старухи показались ему такими странными. Они скрывались за огромными архаическими очками, за много лет словно вросшими в ее переносицу.
- Из какой семьи ты происходишь, дитя?
- Шмелтцеры из Денвера, почтеннейшая мать.
- Шмелтцеры. Так себе семейка. Продали тебя Марсии, а? Ну и что, ты рад?
- Да, почтеннейшая мать.
Старуха хихикнула.
- Может, тебе и понравится. Лучшее, на что может надеяться мужчина в своей жизни, - это послужить хорошей плодовитой женщине. Правильно?
- Да, почтеннейшая мать.
- Еще как правильно! - Она снова хихикнула и закашлялась. - О, я знаю кое-что, чего ты никогда не узнаешь, дитя. Я могла бы рассказать тебе много удивительных вещей, если бы захотела.
Из-за кресла появилась костистая женщина и стала озабоченно поправлять плед, в который была закутана старуха.
- Прабабушка, осторожнее, вы простудитесь! Вы же знаете, какое у вас хрупкое здоровье...
- Прочь!
Старуха гневно откинула плед, и Артур увидел коричневую пергаментную кожу, обтянувшую сухие птичьи кости.
- Знаешь, сколько мне лет, дитя? Сто шестьдесят семь!
У Артура перехватило дыхание. Сейчас шел сто сороковой год по новому летоисчислению. Если эта женщина говорит правду, то ей было двадцать семь лет, когда были основаны первые аналоговые общества. Она была не просто старой. Она была доисторической!
- Да, это правда, - сказала старуха, наслаждаясь выражением его лица. - Я видела, как все начиналось. И я знаю много вещей, о которых никому не скажу.
- Прабабушка...
- Я же сказала: не скажу! - рявкнула она. - Я просто хочу уточнить, дитя, насколько тебе повезло. Ты ведь хочешь это знать? Мужская доля работать до седьмого пота. Кто кормит мир, тот им и правит.