— Вы убиваете людей, подобных Кимброу, с целью возможного улучшения человеческой породы? — воскликнул Артур.
— Ну разумеется, нет. Не могу утверждать, что мы не станем предпринимать таких шагов в будущем, но и тогда это гораздо лучше осуществлять посредством генетического контроля.
— Тогда зачем?
— Артур, — терпеливо сказал Лодермилк, — мы представляем собой совершенно секретную, противозаконную и теоретически невозможную подпольную организацию. Каждый из нас — в ответе за множество жизней. Мы не можем держать в своих рядах людей, которым нельзя верить. Даже если они — наши братья.
Артур нетерпеливо взмахнул рукой.
— Вот оно! Вот в чем дело! Зачем тогда все эти глупости… Вот почему я не верил, когда вы говорили о том, что все вернется в норму. Почему бы вам…
Он оборвал фразу. Лодермилк понимающе и иронически усмехнулся.
— Ты хочешь спросить, — сказал он, — почему бы нам просто не перебить правящие семьи и не захватить власть?
— Да, — сказал Артур.
Ему было ужасно стыдно. Он чувствовал себя совсем несмышленышем.
— Ну что ж. Если не принимать в расчет некоторых технических сложностей, которые по большому счету преодолимы, если бы мы действительно решили так поступить…
— Вы бы это осуществили, — сказал Артур.
— Думаю, ты прав. Только зачем нам это делать?
— Чтобы положить конец аналоговой системе, — терпеливо ответил Артур. — Чтобы получить возможность выйти из подполья и начать действовать открыто. Чтобы прекратить это все…
Артур сделал беспомощный жест. Он думал о доме, в котором вырос — переполненном обитателями доме, который разваливался на части под толстым слоем краски, маскирующей упадок. Разваливался потому, что строительство новых домов отняло бы слишком много времени и человеческих ресурсов, а прибылей Магазину не доставило бы. Переполненном обитателями — ибо грешно ограничивать рождаемость в семьях потребителей, ведь Магазину нужны покупатели!
Он думал о скудной еде, которая подавалась на стол в их доме, и о постоянном чувстве голода — иногда слабеющем, но никогда не затихающем совсем. Потому что чревоугодие было грехом (для потребителей). Потребителю не нужен жир, ему нужны только мускулы, чтобы работать как следует. И еще потому, что едоков было слишком много — и с каждым годом становилось все больше.
Он думал о той жуткой пародии на поцелуй, которой обменялись они с Глорией под вязом, и о тысяче и одной бессонных ночей, которые он провел в одиночестве, мучаясь стыдом и желанием… Не существовало одного слова, которым можно было описать все это. По крайней мере, приличного слова точно не было.
— Я все понимаю, — кивнул Артуру Лодермилк. — Но подумай вот о чем. Вспомни своих знакомых в Гленбруке. Кто из них был бы способен выполнять свою работу, если бы у него не было аналога?
Артур задумался.
— Немногие.
— Вот именно. Первоначально аналоговая обработка была предназначена в качестве лечения психически неуравновешенным личностям, опасным для общества. Но она оказалась настолько эффективной, что понятие психической нормы утратило смысл. За последние полтора столетия психическая нестабильность распространилась повсеместно. Мы не располагаем точными цифрами, но у нас есть весомые причины считать, что трое людей из десяти без опеки ангелов-хранителей вели бы себя абсолютно безумно. Ты хочешь уничтожить существующий ныне порядок вещей. Мы тоже этого хотим. Расскажи мне, как нам следует поступать?
Артур сердито взмахнул рукой.
— Можно действовать постепенно. На протяжении жизни одного поколения…
— Не выйдет. Психически здоровых людей рождается недостаточно, чтобы обеспечить работу жизненно необходимых систем, таких как производство пищи, энергоснабжение, канализация. Разумеется, со временем иммунным придется взять на себя управление всеми функциями. Но мы пытаемся оттянуть это, насколько возможно. Да-да, именно это я и хотел сказать! Мы бы хотели отложить переворот до тех пор, пока нас не будет достаточно, чтобы занять все необходимые посты. Но мы не думаем, что нам так повезет. Несмотря на все наши усилия, крах существующей системы произойдет, скорее всего, еще до конца этого столетия. И это будет достаточно страшно и уродливо.
Он немного помолчал и продолжил:
— Когда я говорил, что каждый из нас — в ответе за множество жизней, я имел в виду жизни нормалов. Мы с вами — доверенные лица, хотим мы того, или нет. Быть может, ваши внуки смогут поступать, как им захочется. Я очень надеюсь, что так оно и будет. А мы должны делать то, что нужно делать. И кое-что из этого тоже уродливо и страшно. Хотя я бы не назвал нас самыми несчастными среди людей. Я сам прожил полную жизнь, в которой было неожиданно много радостей — хотя и печалей хватало…
Артур вдруг понял, что напряжение, в котором он жил уже очень давно, как-то незаметно ушло, рассосалось. Пистолет, который лежал рядом с рукой Лодермилка, перестал быть зловещим символом. Теперь Артур смотрел на него, как на обычный инструмент, который в свое время придется пустить в ход — но это время еще не настало.
Глядя на Лодермилка и на Анну, сидящую рядом со спокойным и внимательным видом, Артур понял, что они никак не вяжутся с зародившимся было у него смутным подозрением, что существует третья или четвертая причина для убийства студента в колледже. Скажем, слишком большая приверженность идеалам, или слишком частое попадание в ситуации, которые плохо оканчиваются для других (плен Анны, смерть Хигсби)…
— Почему ты вернулся, Артур? — спросил Лодермилк.
Артур вдруг ощутил на своих плечах огромный груз усталости.
— Почему? — глупо переспросил он.
Лодермилк кивнул.
— У тебя давно были подозрения на наш счет, еще до отправки в Консинд, верно? С тех пор ты располагал достаточным временем, чтобы все обдумать. Ты вполне мог не возвращаться в колледж, зажить своей собственной жизнью. Почему ты так не сделал? Почему ты вернулся?
Артур в задумчивости нахмурил лоб.
— Хочешь, я отвечу вместо тебя? — мягко спросил Лодермилк. — Потому что тебе некуда было идти. Ты теперь один из нас. Что скажешь, Анна?
Девушка сдержанно кивнула.
— Он подойдет.
— Я тоже так думаю. Мы сделали тебя непригодным к любой другой жизни, кроме жизни агента, Артур. Смиришься ли ты с этим фактом?
— Я попытаюсь, — с усилием произнес Артур.
Он так устал, так восхитительно устал, что больше не мог думать ни о чем.
— Не обещаю вам ни покоя, ни удовлетворения, — с ласковой грустью сказал Лодермилк. — Ни семьи в традиционном смысле этого слова, ни даже счастья… Вы оба принадлежите к поколению, которое, по-моему, так и не научится быть счастливым. Вам не достанется никаких наград. Вы не доживете до того, чтобы увидеть мир, который творите своими поступками. И, если ваши потомки сделают его по собственному разумению, на что я очень надеюсь, то лучше вам его не видеть — он вам все равно не понравится… В общем, не ждите и не надейтесь. Единственное, что вас вознаградит, — это знания и стремления к знаниям. Да еще редкие минуты радости и смеха. Мне кажется, что вас устроит такая жизнь…
Лодермилк проводил молодую пару задумчивым взглядом. Артур и Анна поддержали друг друга, когда вставали, да так и ушли, обнявшись. Оба чуть не падали с ног от усталости. Они были угрюмыми, грязными, оборванными и растрепанными. Лодермилк подумал с теплой иронией, что ни один обслуживающий акционеров галантерейщик не дал бы за них и десятой доли кредита. Но для него эти двое были самыми прекрасными существами на этом свете!