— Мы так мило беседуем, — сказал Крысак. — Как друзья. Надеюсь, теперь так будет всегда.
— Не будет, — равнодушно отозвалась я.
Киприянов поднял брови:
— Почему?
Я встала с банкетки и подошла к шкафу с книгами. Дом рванулся ко мне обиженным сознанием – ему не понравилась недавно творимая в нем огненная магия. Прости, беззвучно отозвалась я. Я сняла с полки пластиковый короб с книгой Фергюсона, медленно открыла его, полистала переложенные калькой плотные страницы. Киприянов был как стрела на тетиве – остер, напряжен и нацелен.
— Нет, ты только погляди, — хмыкнула я, демонстрируя ему изображение лесного духа, клыкастого и хвостатого. — Ты в курсе, что когда Оливер Фергюсон вернулся, его объявили сумасшедшим. Он действительно вел себя странно: толковал об Элизиуме, о том, что может в любой момент рассыпаться в прах, о потомках какого-то Гренделя, преследующих его – он был хорошо образован, читал древние свитки… Никто не знает, кто привел Фергюсона на Холмы по мосту, кто вернул обратно. Я лично подозреваю какую-нибудь интрижку или шутку. Мы, феи, такие выдумщицы…Он много времени проводил в глубине леса по левую сторону от Холмов, там, где время идет вспять. В мире фейри сменилось множество зим, а в мире людей – лишь несколько лет. ..
Я вернулась на свое место, продолжая листать книгу.
— А может быть, кто-то намеренно использовал его в качестве летописца фейри. Столько фактов, столько легенд было им собрано… И все же… Только посмотри на это чудовище! Какая нелепая выдумка! Нет, нет… Я думаю, это была любовь. Оливер вернулся с разбитым сердцем. Одна из нас сильно его обидела, и в книге он выставил фей никчемными созданиями, притворщиками, лукавыми и наивными одновременно. Всю оставшуюся ему жизнь в мире людей Фергюсон обвинял лесной народ в своем похищении. Родственники заперли его в Бедламе. Фергюсон содержался в относительно хороших условиях, но жаловался на то, что его поместили в место, где потомки Гренделя могут к нему спокойно подобраться, ибо он не слышит мыслей окружающих из-за постоянного шума и суеты, не может сосредоточиться и истощается от близости человеческого безумия.
Улыбка на лице Киприянова превратилась в кривую усмешку, он не отводил от меня болезненно блестящих глаз.
— К счастью для Фергюсона, — продолжала я, — его вызволил из лечебницы племянник. Оливер боялся до конца дней своих, а прожил он весьма долгую жизнь, — на ночь запирался на замок и искоренял вокруг дома ползучий плющ. После его смерти племянник нашел в бумагах дяди рукопись, которую посчитал литературным капризом покойного. Он предложил ее издательству в качестве сборника выдуманных историй и даже заработал на ней фунтов двести, немалые деньги по тем временам. В ту пору в моду опять вошли легенды и мифы.
— К чему ты все это мне рассказываешь? — вдруг хрипло спросил Киприянов.
— К тому, что мы с тобой все время играли в одну и ту же игру. Я все думала, почему именно тебя Странник принял за своего сына. А потом поняла. Кровь. В тебе очень сильна частица Истинной крови. Ты ведь всегда был на шаг впереди других, во всем: в бизнесе, политике, в выживании, в конце концов, верно? Что тебе помогало? Не то ли, что ты способен чувствовать мысли и эмоции других? Не читать их, нет, упаси Господи. Однако твоя дьявольская интуиция так сильна, что ты сразу меня почувствовал. Еще в библиотеке. И про то, что я участвовала в онлайн аукционе, пытаясь купить Фергюсона, ты узнал позже. Но ты все равно сомневался. Потом появился Странник со свей патологической искренностью. И ты убедился, что я — это я. И, руководствуясь советом Фергюсона, принялся устраивать вокруг меня театральные представления с угрозами, аттракционами невиданной храбрости и похоти. Чтобы отвлечь, чтоб я, в свою очередь, не смогла осуществить СВОЮ задачу. Уж очень ты испугался. Почему? А затем, опять же, памятуя предупреждения Фергюсона, вдруг резко сменил гнев на милость. Ты был так искренен, открыт для общения. «Эти создания при всей своей богопротивной натуре, весьма доверчивы и падки на человеческие чувства, каковые есть влюбленность, любовь между родителями и детьми, сострадание и жалость…» — процитировала я. — Поговорим, значит, по душам? Кого ты покрываешь, Крысак? Ты покаялся в том, что видел мою подругу. Полуправда – это почти правда, да? С ее помощью можно отвлечь на себя внимание. А вдруг я что-то подсмотрела в твоих воспоминаниях! Так вот, не подсмотрела. Ты закрыт для меня почти полностью. Но другие – нет.
Киприянов взвился с дивана, рванулся ко мне, но остановился в шаге, тяжело дыша.
— Ты его не тронешь.
— Сеню? Кто он для тебя?