ГЛАВА 9
У Киприянова был шок. Его швырнуло на пол комнаты, и он застонал от резкого света. Все они были здесь – Антон-Жаба, Паша-Кошак, Сеня-Скат и Вера. Для них, должно быть, прошло несколько минут с нашего исчезновения, для Киприянова – вечность. У Веры дрожали руки – на подносе позвякивала посуда, собранная с ломберного столика. Сеня бросился к отцу. Из оброненного им конверта веером разлетелись по ковру банкноты с изображением моста на голубом фоне.
Жаба тут же направил на меня ствол. Он был готов и рад выстрелить – я видела это по его глазам, но в этот момент Киприянов, открыл глаза, выгнулся и, неестественно искривив рот, закричал:
— Нет, Антон, нельзя! Не могу… умирать…Нельзя! Не стреляй!
Я засмеялась. Сначала тихо, потом громче. Смех мой отразился отовсюду, и набитая антикварной мебелью комната не смогла поглотить его. Зазвенели и лопнули стекла – на этот раз это не было иллюзией. Киприянов скорчился на коленях у сына, закрыв голову руками. Вера уронила поднос, вскрикнула и зажала уши. Жаба и Кошак вздрогнули, не выпуская оружия.
— Вы же все знаете, зачем я здесь, — сказала я, с удовольствием прислушиваясь к том, как отражение моего смеха гуляет по дому. — Пусть убийца признается, и все будет, как прежде.
— Что ты с ним сделала? — сдавленным голосом спросил Сеня, в ужасе глядя на отца.
— Я показала ему альтернативную дорогу, — любезно ответила я. — Место, куда попадают люди после жизни без моральных ограничений. Мир между. Вечную тьму. Ад. Чтобы он не думал, что его поступки останутся безнаказанными.
Киприянов поднял голову и схватился за ворот рубашки Сени:
— Быстро, собирай вещи! — умоляюще забормотал Крысак. — Уедешь… нужно… нужно.
Сеня взял отца за запястье, послушал пульс, нахмурился, потянулся к карману.
— Нет! — страшным голосом закричал Крысак. — Никому не звони, слышишь! Нельзя! Мы.. одни… Все будет… хорошо… я должен… не могу… нельзя… возвращаться. Там мрак, слышишь! И больше ничего! Мост… я должен жить…все исправить…
— Покайся! — вежливо предложила я.
Киприянов, казалось, на секунду пришел в себя. И сделал именно то, что я ожидала.
— Жаба! Кошак! Связать ее! Нет, на цепь! Если она сбежит, вы... я вас… Водки, Вера, дай водяры!
Вера с ужасом посмотрела под ноги, на пол и осколки.
— Ну!
Через секунду ее уже не было в комнате. Жаба и Кошак засуетились. Им было страшно, но шеф велел. Они исполнили его приказ дословно – посадили меня на собачью цепь, заклепав на одной моей лодыжке полоску металла. В комнате, где меня заперли, в стену был вогнан крюк, пол был забит однотонным ковром, в одном углу стояла моя кровать – узкое, твердое ложе, в другом кучей была свалена одежда. Свержу, жалким, помятым комком, зеленело шифоновое платье. Цепь позволяла мне дойти до унитаза в крошечной ванной, но принять душ я уже не могла, равно, как и подойти к окну. В комнате было пыльно и душно, Вера приносила мне еду. Она так боялась меня, что заскакивала на одну минуту, подхватывала с полу грязную одежду, оставляла поднос у кровати и убегала, чтобы чуть позже в том же темпе забрать нетронутые тарелки. Я пыталась с ней поговорить, но она только ежилась от моего голоса.
Киприянов пришел через четыре дня, остановился на пороге. Глаза у него были красные, воспаленные.
— Довольна?
Я положила ногу на ногу, звякнув цепью.
— Чего не жрешь?
— Опасаюсь за свою драгоценную жизнь!
— Ты че, думаешь, я травить тебя стану?!
— Ты не станешь, другие – могут!
— Ешь, я сказал. Ты мне живая нужна. Отведешь меня туда. Нас. Надолго.
— Хочешь жить вечно?
— Хочу. Сама виновата. Не нужно было устраивать... — Киприянов запнулся.
— Экскурсию в ад? Так это был еще не ад, просто выпавшая из моста перекладина. Пустота. Трещина между мирами.
— Я думал, что ничего не боюсь в этом мире, —с усилием выдавливая из себя слова, сказал Киприянов, — но эта тьма... мрак... ничто. Я третью ночь заснуть не могу.
— Я не могу заснуть семь месяцев, — холодно заметила я. — Помог бы ты мне, а, Крысак?
Киприянова вскинул на меня красные глаза, пошевелил губами, словно хотел что-то сказать, но не сказал ничего - вышел и загремел массивным ключом в замке.
Пришла Вера. От подноса вкусно пахло.
— Вкусно пахнет, — сказала я.
— Утиное рагу, — прошептала Вера.
— Ах, сладки утиные лапки! А ты их едал? Нет, я не едал. Мой дядя видал, как барин едал, — с выражением процитировала я.
Вера закусила губу и отвернулась.
— Вы бы поели. Борис Петрович…