Я боялась, что к нам присоединяться телохранители Киприянова, но хозяин дома все же соблюдал определенную иерархию. «Шестерки» почти все время проводили в пристройке у въезда на территорию. Жаба с утра появлялся в доме (я старалась не выходить в эти часы из комнаты), заходил на несколько минут к шефу в спальню и уходил с озабоченным видом. Прыгал в машину, за рулем которой был Кошак, и уезжал. Потом вечером в определенное время опять навещал Киприянова. И так каждый день.
Я читала, бродила по саду, стараясь не приближаться к сарайчику для инструментов, и старому крылу. Мне нравилось общаться с Домом. У него были секреты, но, соскучившись по общению с, он готов был мне их раскрыть. Он помнил нас еще с тех пор, когда был камнем, глиной и деревьями, от того его многоголосие иногда меня путало и утомляло.
Киприянов несколько раз справлялся о моем благополучии через Сеню. Я пыталась выяснить, когда начнется моя «работа», но Скат молчал. Только сообщил мне, что отправил письмо. На пятый день, за завтраком, он присоединился к нам в столовой. Разрешил мне на минуту включить телефон и просмотреть входящие звонки и сообщения. Там была эсэмэска от Леры: «не волнуйся. циперус твой жив. работай спокойно. ждем».
— Что такое «циперус»? — спросил Скат, жуя поданную Ларой (еще одной девушкой из прислуги) запеканку.
Он даже не удосужился скрыть то, что копался в моем телефоне и прочитал записку к Лере.
— Это.. такое растение… семейства осоковых, — сказала я. — Очень любит полив.
А еще это наш особый код. Он означает: «Я в опасности. Ничего не предпринимай. Пока справляюсь». Если бы я написала: «Не забудь про удобрения для циперуса», это означало бы, что я в беде, и Лерка принялась бы бить в набат. У нее были адреса и телефоны. Идея была Леркина. Она ею очень гордилась. Таким образом она чувствовала себя причастной… ко мне. Проблема, однако, была в том, что я не очень верила в свое спасение в случае, если моя миссия выйдет из-под контроля. А это, кажется, уже происходило.
— Понятно, — сказал Сеня, не спуская с меня своего хрустального взгляда.
Вечером того же дня я увидела в окно второго этажа, как к парадной двери подъехала машина Киприянова. Из нее вышли Жаба и еще какой-то мужчина. Последнего я рассмотреть не успела – Жаба быстро увлек его в дом. Я спустилась по лестнице на один проем, но ниже идти не решилась, села на ступеньку и прислушивалась. Через пару минут по первому этажу в кабинет Киприянова прошла Лара с подносом, уставленным тарелками с едой. Она вернулась за пустым подносом спустя полчаса. В кабинете кого-то покормили, кого-то голодного – поднос был пуст, а тарелки словно вылизаны. Потом этот кто-то в сопровождении Ската ушел в старое крыло, его провели по первому этажу, через цокольное – к этому времени я была уже там, пряталась в нише с очередной китайской вазой. Опять не успела ничего толком разглядеть.
На следующий день Элла Ивановна вывезла Крысака к завтраку в инвалидной коляске. Перед ним поставили тарелку с жидкой кашей, но он не стал есть – отодвинул блюдо, достал сигареты и закурил. В ответ на возмущенный протест Эллы Ивановны только матерно рыкнул. Врач обиделась, но из-за стола не вышла.
— Жанна Викторовна.
Я совершенно непритворно вздрогнула.
— Да, Борис Иванович…
— Петрович.
— Ой, простите… Борис Петрович, я так рада, что вам стало…
— Насколько мы с вами продвинулись?
— Я не совсем… простите…
Крысак втянул дым и выпустил аккуратное колечко.
— Мы с вами прогуляемся после завтрака. Хочу вам кое-что показать.
— Да, конечно…
Мы прогулялись. Киприянов вылез из кресла и шагал рядом. Элла Ивановна скорбно молчала и шла следом, пока он не захлопнул перед ней одну из дверей. Мы оказались в старом крыле, в незапертой комнате, где я однажды уже была. Я провела здесь несколько часов, болтая с Домом. Здесь было уютно, благодаря хорошо сохранившимся книжным полкам с дореволюционным изданием Вальтера Скотта, удобному, но очень пыльному креслу и низкому топчану у окна.
Киприянов подошел к окну, раздвинул шторы резким движением, от которого даже охнул, и поманил меня пальцем. Я подошла. Он схватил меня за волосы на затылке одной рукой, а второй сдавил мне горло, наклоняя мою голову к стеклу. Он был еще очень силен, несмотря на болезнь.
— Ну, смотри! Смотри!
С меня свалились очки. Впрочем, они мне были не нужны. У меня отличное зрение – я увидела, как по саду, срывая цветочки, пританцовывая и громко что-то выкрикивая, бегал Странник. Лицо его было счастливым. Он посмотрел на окно, увидел меня и помахал. Ему было плевать, что Крысак душил меня, прижимая к стеклу. Странник пребывал в своем обычном радостном безумии.