- Хватит фасонить! Надо пойти доложить генералу...
- Что доложить?
- Штатская серость! В армии обо всем надо докладывать старшим. Даже если сапог натрет ногу...
- Здорово меня обмундировали.
- У нас все делается на совесть. Армия!
- Износу не будет... Если бережно обращаться.
- Нафталином пересыпать... И сохранится, пока тебя с директоров снимут.
- А как же!
Когда мы с писарем вернулись в штаб, там было оживленно: офицеры сновали, суетились возле генерала. Во всех комнатах беспрерывно трещали телефоны.
- Пошли домой, Тоадер.
Кому довелось изведать хоть одну тихую фронтовую ночь, тот знает, что такое война. Мирный покой, в обычное время клонящий ко сну, близ передовой гонит сон прочь. Тишина рождает в душе солдата страшные предчувствия, ожидание, неизвестность.
- Не спишь? - спрашивает дома отец.
- Нет.
- Готовятся наши.
За полночь земля задрожала.
- Тяжелые машины проходят...
- Да.
- До чего много стало грачей, жаворонков, скворцов...
- Много.
- На рассвете в нашем дворе пели соловьи. Завтра покажу, где гнездо свили.
- В этом году я еще не слышал кукушки.
- А я слыхал!.. Прилетала к нам в сад. Садилась на верхушку яблони и широко разевала клюв, красный такой... И куковала, куковала. Солдаты, офицеры останавливались, ждали, сколько накукует.
- Говорят, после того как наклюется кукушка спелого ячменя, у нее пропадает голос.
- Да, старики рассказывают...
- В этом году никто в Кукоаре не сеял ячмень.
- Кукурузу тоже.
- Нашла кукушка в других местах ячмень.
- В других...
- А пшеница нынче хорошая?
- Очень... И виноград будет хороший.
- "Мадлена" и "жемчуг" поспели?
- Уже. Но горькие.
- Почему?
- Виноградники не обработаны. Ветром нанесло полыни, лебеды, всякой горечи. Мотается куст на ветру, трется о полынь... горчится...
И снова давящее молчание. Лишь изредка пролает немецкий пулемет. Такая у немца привычка: всю ночь старается показать свою неусыпную бдительность.
- Когда фронт удалится, надо будет навести порядок, - вздыхает отец. - Тоадера, сына Василе, похоронить на кладбище, возле родителей...
- Разве его не привезли?
- Нет.
Уснули мы на заре свинцово тяжелым сном. Когда я открыл глаза, отца уже рядом не было. Вскоре он вернулся с двумя котелками солдатской каши такой густой, что ложка в ней стояла торчком.
У наших ворот остановились трое ездовых - усатые сверхсрочники, которым совершенно не шла военная форма. Капитан Шкурятов понемногу ступал уже на свою раненую ногу и очень радовался этому.
- Натощак или как? Все равно пошли, подводы ждут.
- Куда?
- За партами.
- Что так смотришь, будто с луны свалился? Немцы удрали, наши обошли их с фланга... Теперь их выбивают из камышей.
- Солоновата эта каша.
- Дареному коню в зубы не смотрят, товарищ директор!
Мы поехали в сторону Кулы. При нынешней нехватке рабочих рук я был очень доволен, что армия помогает нам даже свозить парты.
Навстречу нам шляхом ползла большая колонна пленных немцев. Они брели понурив головы. Смотрели в сторону, как побитые собаки. Лица их были серы, как и запыленные, измятые мышиные кители. Незадачливых покорителей мира конвоировал взвод румын. Лишь в хвосте колонны ехали верхом два советских солдата с автоматами на груди.
Проверяя себя, автоматчики спросили дорогу на Бельцы. Отец показал им.
Снова и снова слава коллективным усилиям! Мы мигом нагрузили парты. Прихватили еще три черных полированных столика, взятых немцами неизвестно у какого помещика.
- Хорошо бы взять и эти бревна! - сказал отец, показывая на груду балок. - Блиндажную обшивку распилим моторной пилой... Знаешь, школа осталась без ограды...
- Вы правы... товарищ председатель. Должен сказать, в райкоме нам разъяснили, что сельсовет обязан оказывать школе всемерную помощь. Надо, чтобы занятия начались вовремя. Так что вы нам помогите с транспортом. И квартиры подыщите для учителей...
- Увидеть бы хоть одну рубашку, сохнущую на плетне. Услышать скрип калитки... Без петушиного крика и собачьего лая рехнуться можно...
Раненых, помещавшихся в школе, постепенно вывозили в бельцкий госпиталь. Освобождавшиеся классы убирали, белили, чистили, превращали госпиталь снова в школу. Все работы осуществлялись с фронтовой оперативностью. Я даже не успевал уследить, как все делалось.
Лишь два события отвлекли меня от дел. В село вернулась семья Негарэ.
И на этот раз Георге Негарэ оказался проворней других односельчан, руководствуясь, видимо, старой поговоркой: кто рано встает, тому бог подает. Не с пустыми руками вернулся из странствий Негарэ. Длинная его телега, укрытая домотканым половиком, была полна пшеницы.
- В добрый час, кум! - крикнул он отцу.
- Благодарствуйте. Живы-здоровы?
- В порядке.
- Насовсем?
- У нас еще осталось неубранное поле.
- Жена там?
- Пусть побудет... пока дочек привезу.
- Я хотел тебя предупредить: сарай твой заперт, ключи у меня.
- Какое-нибудь военное имущество?
- Нет, вино сельчан. Военные власти распорядились временно держать под замком. Потом вернем людям... Вот и весь сказ.
- Пока еще уберем, очистим кукурузу... Сарай все равно пустовал бы... Пользуйтесь.
- Что ж, хорошо, что все здоровы...
Второе событие было связано с появлением в Кукоаре моего однокашника Прокопия Гылкэ. Я так обрадовался встрече, что забыл его отчество. И как ни старался, никак не мог выведать у него имя отца. Прокопий был чрезвычайно занят. Снял со спины большой деревянный ранец, - видно, из-за уборочной страды отец не мог привезти его на подводе, - и стал присматривать себе класс для жилья. Я пояснил, что сельсовет подыщет ему квартиру, пусть не беспокоится.
- М-да, жаль! Я бы сложил печь, отец обещал привезти мешок муки... Я ведь умею печь и хлеб, и плачинты лучше всякой женщины.
- В хозяйстве пригодится.
- У нас в семье девушек не было...
- Присядь, ты же с дороги, Прокопий... Э-э-э... Что возишься с этим ящиком?