- Расплел черт гриву! Теперь только заморозок и может взять его за горло!
День-деньской дед ходил сердитый. Укладывал на завалинку хворост. Схватив какую-нибудь чурку, всю в грязи, швырял ее и чертыхался. Потом шел за рукавицами и колуном. Рубил дрова, укладывал под стрехой, за домом.
Ночи опускались кромешные, сырые. Хорошо в такую пору укрыться дома, расположиться у печки и слушать, как потрескивает огонь, рассказывая древнюю сказку. И рад бы в рай, да грехи не пускают! В самую ненастную пору нам приходилось охотиться за всякой нечистью.
Надсадно покашливая во тьме, мы собрались в длинном кирпичном клубе Теленешт.
Военком поднялся на сцену. Сказал несколько слов о том, как пользоваться доверенным нам оружием.
Начальник милиции Гончарук сообщил, где и как искать Гицу Могылдю. В каких деревнях, у каких родичей. Учил нас, как окружить дом, требовал, чтобы взяли мы Гицу любой ценой и непременно живым.
Мы разошлись группами. Каждая в свою часть села. Местные комсомольцы показывали дома родственников Могылди. Мы делали обыск у тех, где он, как можно было предположить, укрывался. Безуспешно! Ищи ветра в поле. Точно волк, Гица чуял опасность на расстоянии.
Дома у Гицы мы застали четырех маленьких грязных мальчишек и двух девочек. Все они смотрели на нас исподлобья.
Следы на крыльце свидетельствовали, что Гица недавно был дома. И не один. Но малыши были, видно, вышколены, хоть режь на кусочки - слова не выжмешь. Сжались в комок, колени к подбородку, следят за каждым нашим движением. Потом все передадут братцу.
Стол накрыт. В тарелке застывшее жаркое. Черный, как земля, ком мамалыги. За печью - козья шкура и мясо в глиняной крынке.
Пока не выловим Гицу, этих волчат не воспитаешь. Старший брат выволакивает их каждый раз из детских домов. Дома они беспризорные и грязные, но еду Гица поставляет - жир течет с подбородка до самого пупа.
- Товарищ директор!
- Слушаю, Унгуряну.
- Когда нам выдадут одежду?
- Кто обещал?
- Когда я подался в комсомол, был разговор такой... Обещали форму.
- Форму?..
- Да, товарищ... Меня, когда приняли, так сказали... Я ведь из бедняков. Видишь, жизни не жалею для нашей справедливости... А выйти не в чем. Тряпье на мне так и шелушится.
Унгуряну сопел рядом со мной. Шепнул:
- Лопни глаза, кулаки надо мной смеются...
- Смеется тот, кто смеется последний.
- Верно. Но меня уже из дому гонят. День и ночь работаю ни за понюшку табаку. Только платье рву.
Утомился Илие. Шагал вразвалку. Слова его текли размеренно. А раньше вспыхивал, как спичка... Требовал. Как же так? У комсомольца тысяча обязанностей и никаких прав? Хоть бы право на одежду!..
Когда в кооператив прибывала парусина или диагональ на брюки, Илие поднимал шум. Настаивал, чтобы Филуцэ Мокану оставил ему метра два-три на штаны.
Филуцэ кривлялся, дразнил его. Но материал оставлял. Правда, купить его Илие все равно не мог. Для этого надо было предварительно внести в сельпо яйца, шерсть. Но все же его радовало, что Кукоара с ним считается...
Опять мы вернулись с пустыми руками!
Илие поставил в угол, возле печки, винтовку и стянул промокшую одежду.
В низеньком помещении райкома комсомола было тепло. От усталости и мороза мы мгновенно заснули на столах. Проснулись, наверно, на том же боку, на который легли. Кости ломило.
Мы видели в окно, как проснувшиеся горожане с коромыслами и ведрами идут по воду. Против райкома, во дворе столовой, хлопотали поварихи в белых передниках. Надрываясь, тащили на кухню большой алюминиевый котел. Им помогали двое мотористов с электростанции. Как мы увидели котлы, наши кишки марш стали играть.
- Можно?
Постучав, в дверь заглянул Алексей Иосифович, заведующий отделом агитации и пропаганды нашего райкома. Он даже в морозы ходил без шапки. Мягкие, на пробор расчесанные волосы. Худощавое мальчишеское лицо. Даже не верилось, что у него трое детей.
Алексей Иосифович изучающе осмотрел нас. Глаз у него острый, проницательный. От него не укрылись прорехи и заплаты на армяке Илие Унгуряну.
- Комсомолец?
- Да.
Алексей Иосифович подошел к телефону, висевшему на стене.
- Почта? Да, я... Задорожного. Алло, Задорожный? Добрый день! Шеремет... скажи, сколько орденов у комсомола? Не знаешь? А какие материалы у тебя на складах, знаешь? Нет. Нет. За деньги. Без карточек. Такого не понимаешь? Пожалуйста, позвони через час. Сообщи: где, что и как.
Еще от комсомольского секретаря я слышал, что Алексея Иосифовича все в районе боятся как огня. Лицо у него мальчишеское, а слова совсем не детские - острее цыганской иглы. Славится он и неподкупностью. Кое-кому привозили из сел то мешок картофеля, то бурлуй подсолнечного масла. У него такие штучки не проходили. Алексей Иосифович великолепно умел разглядеть тех, у кого рыльце в пушку. Критика его была беспощадной. К тому же он вел занятия в вечерней партийной школе. Захочет кого-нибудь посадить в лужу задаст вопрос из четвертой главы! А когда Алексей Иосифович попадал в какую-нибудь комиссию, о результатах обследования потом судили-рядили не меньше недели. Когда проверяли медиков, он обнаружил, что врачи района не читают газет. Учителя, как выяснилось, небрежно относились к своей работе. Недоброжелатели норой говорили, что его авторитет держится на страхе. Мол, он сам пишет все доклады и решения райкома партии. Кого хочет - милует. Кого хочет - сживает.
Я знал все это понаслышке. Теперь следил за каждым его шагом, чтобы разобраться своим умом, что правда и что вранье.
Мне показалось, Алексею Иосифовичу нравится, когда к нему присматриваются. Он лукаво улыбнулся мне, листая блокнот.
- Значит, не поймали зайца в норе?
- Нет, Алексей Иосифович.
- Не беда, никуда не денется. Главное, чтобы односельчане его осудили.
Он посмотрел на часы, словно ожидая, что пробьет час возмездия.
- Пошли, нас, наверно, ждут в кооперативе.
Так оно и было. Председатель райпотребсоюза поджидал нас возле парткабинета.
- Ну, что-нибудь нашлось?
- Слухаю, Алексей Иосифович...
- Ступайте с ним куда хотите, делайте что угодно. Но чтобы он был одет.