Кап-кап-кап. Мы оба посмотрели на потолок, затянутый огромным смолистым чёрным пятном. Что бы это ни было — оно разрасталось, захватывало Мотель. Маскова поцеловала меня в лоб.
— Глупенький ты мой, — сказала она и, обняв, положила голову мне на плечо. — С чего ты взял, что я вообще тебя сравниваю с кем-то? Нет, лучше скажи — с кем мне тебя сравнивать, когда большая часть людей на этой планете уже мертва? Я же говорю — успокойся, забей на всё это и живи вот этим мгновением. Здесь и сейчас.
— Я боюсь, что оно прервётся. Прервётся внезапно, потому что я ничего не контролирую. Боюсь, что ты оставишь меня.
— Возможно, — сказала Маскова после недолгого молчания. — Но если это и случится, то случится потом. А сейчас… Сейчас постарайся не думать об этом. Я точно не стою того, чтобы ты накручивал себя. И уж тем более мне не нужно, чтобы ты становился лучше. Ты нравишься мне именно таким, какой ты есть. Ради чего вся эта ревность, зависть? Там мир умирает, может, мы с тобой закончимся именно так — сгорим заживо в этом проклятом Мотеле. И это не будет ни твоя, ни моя вина.
— Я не знаю, что тебе сказать, — честно признался я.
— Ничего не говори. Лежи спокойно.
И я послушно лежал, обнимал эту странную, безумную девушку с перламутровыми лицами, не веря в то, что всё это происходит на самом деле. Сплошной сюрреализм — Апокалипсис, конец света, загадочный Мотель, полный придурковатых людей, где-то в коридорах убийца ищет свою жертву, а я лежу в постели с девушкой, которую знаю двое суток. И мне преступно хорошо с ней! Впервые в жизни моя внутренняя пустота отступила, равнодушие покинуло сердце. Мне захотелось продлить это мгновение, сделать так, чтобы оно никогда не заканчивалось. Я не хотел её отпускать, не хотел позволить Апокалипсису забрать её у меня. Она была мне нужна, ведь с ней я чувствовал себя живым.
— Давай уедем отсюда, — внезапно выпалил я.
— Уедем? — переспросила она удивлённо. — Дамиан, куда? Куда мы уедем? И почему мы вообще должны уезжать вдвоём?
— Потому что я ненавижу это место и люблю тебя. Я готов отправиться в Неизвестность, но только вместе с тобой. Один я погибну. С тобой — выдержку что угодно.
— Ты сам не понимаешь, что предлагаешь, — она поскребла ногтями мою руку. — Это всего лишь утопическая мечта — бежать куда-то, искать своё место в разрушенном мире, быть вместе… Разве ты не думал о том, что я не хочу быть с кем-либо? Что мне вполне хорошо одной.
— Тогда почему ты здесь? Почему ты всё ещё со мной? Почему просто не уйдёшь?
— Я не знаю. Я просто наслаждаюсь моментом и не думаю о том, что будет с нами потом. Короткая передышка, а потом вновь — побег от Апокалипсиса.
— Неужели ты совсем не хочешь разделить этот побег со мной?
Она промолчала.
Я аккуратно переложил её голову на подушку, а сам поднялся, достал из чемоданчика несколько пустых листов бумаги, извлёк из внутреннего кармана пиджака карандаш и уселся за стол.
— Ты чего? — спросила Маскова слегка сонным голосом.
— У меня есть что-то вроде обряда, — сказал я, посмеиваясь. — Я люблю иногда излагать желаемое будущее в форме коротких рассказов или дневниковых заметок. Это не гарантирует, что они обязательно сбудутся, но это вселяет какую-то призрачную надежду на лучшее. А ещё помогает очистить мозги.
— И что ты пишешь?
— Я пишу о том, как мы найдём убийцу. О том, как заставим его сдаться, направив револьвер. И о том, как мы уедем с тобой отсюда в Неизвестность, оставив за собой раздосадованные языки пламени. Вот так просто, вопреки нашим страхам и концу света. Пускай ты не веришь в это или не хочешь, пускай я мучаюсь мыслями о нас с тобой, но… Попробовать стоит. Всё равно это лишь романтический бред, изложенный на бумаге.
— А с девушками ты тоже так делал? — засмеялась Маскова, лёжа за моей спиной.
— Делал. Несколько раз. Исписывал пару десятков листов. Всякие розовые сопли — как встретимся, как хорошо проведём время вместе, как мы любим друг друга… Что угодно, лишь бы поверить в то, что она может быть со мной. Это было похоже на жуткую патологию, поэтому я завязал. Даже добившись признания, ничего в моей жизни не изменилось.
Когда я начинал каким-то чудом встречаться с девушками, то никогда не верил, что у нас это надолго, навсегда. Ведь в таком случае неизбежное расставание доставляло наибольшую, настоящую боль. Пересекаясь с девушкой будучи состоявшимся автором, я всегда считал, что она либо жалеет меня, либо удовлетворяет своё любопытство, либо попросту связалась со мной по глупости или по ошибке. Я считал себя незадачливым парнем, который ловит девушек на отскоке, словно при игре в мяч, рассчитывая исключительно на удачу. Если повезёт оказаться в нужном месте, то поздравляю, Дамиан, хватай ту, что в тебя прилетела. Мне казалось, что никто не способен полюбить меня за какие-то там мои личные достоинства или достижения, потому что я не верил, что они вообще были.
— Ты должен обязательно дать мне прочитать что-нибудь из этих писем в будущее, — протянула Маскова, зевая.
— Увы, большая часть этих записок сгорела в огне Апокалипсиса. Не осталось ничего. Да и к тому же — неужели тебе было бы интересно читать подобное?
— Мне интересно всё, что ты делаешь. Всё. Я хочу знать о тебе как можно больше. И особенно я хочу прочитать твои произведения. С каждой минутой, проведённой рядом с тобой, они кажутся мне всё более заманчивыми.
— Занизь свои ожидания, — я поставил точку в короткой истории о том, как мы поймали убийцу в Мотеле Отчаяния, отложил карандаш в сторону и забрался обратно в постель, сопроводив Маскову поцелуем в губы.
— Ложись спать, — приказала она, легонько отталкивая меня рукой.
— Я боюсь засыпать, поскольку не хочу просыпаться и каждый день переживать знакомую тяжесть бытия.
— Как хочешь, — она развернулась ко мне спиной. — Спокойной ночи.
Я посмотрел на неё, а затем улыбнулся, лёг рядышком, прижался и обнял. Заснул я под размеренный стук капель. А когда проснулся, то обнаружил себя в комнате в полном одиночестве. Маскова исчезла.
Я проспал до обеда. Лёжа в постели и слушая то, как разбиваются с хлюпаньем чёрные капли, я провёл рукой по той части кровати, где лежала моя ночная гостья. Пустота. Пустота внутри меня породила пустоту снаружи, проникла во внешний мир и заразила его. Была ли они вообще со мной? Я имею в виду, по-настоящему. Может, мне всё это лишь приснилось? Но нет, в воздухе всё ещё витает запах её духов и сигарет. Даже подушка пахнет ей. Я повернулся на бок и крепко обнял одеяло, почувствовав, как глухо бьётся сердце в груди. Почему мне не наплевать на неё? Где моё былое равнодушие? Почему я вновь хочу ощутить её прикосновение, вкус её губ, её дыхание на своей небритой щеке? Она ведь явно всего лишь призрак, к которому я, идиот, привязался. Можно даже сказать, полюбил. Если это вообще можно назвать любовью. Я не знаю, мне просто стало невероятно, до ужаса тоскливо и одиноко без неё. И тогда я поднялся, накинул пиджак и вышел в коридор на поиски своей апокалиптической любви. Краем глаза я заметил, как из переполненного мусорного ведра чёрная жидкость выливается на пол, образуя лужицу.
В коридорах Мотеля ситуация была не лучше. Пространство трещало по швам — сквозь щели проникала знакомая смолистая жидкость, половицы скрипели, часть светильников перегорела, стены и потолок стремительно покрывались пузырящейся чернотой. Закрыв глаза, я двинулся вперёд, пересекая бесконечные повороты этого жуткого лабиринта, который кряхтел и болезненно вздыхал, пытаясь вырваться из плена поразившей его заразы. Коридоры петляли, скручивались сами в себя, двери то открывались настежь, то с грохотом закрывались на замок. Невидимый архитектор этого места переживал свои последние дни. Уже тогда мне стало ясно — Мотелю Отчаяния конец, он умрёт раньше, чем до него доберётся Апокалипсис, чтобы сожрать останки.
Я бросился к одной из дверей, дёрнул ручку и зашёл внутрь, оказавшись в другом месте и в другое время.