Было это так: я толкнул его в грудь, заставил свалиться на пол спиной назад, после чего залез сверху и принялся с воплем вдавливать очки ему в глаза, пока те не треснули, а осколки не впились в глазные яблоки, из которых тут же брызнула кровь. Мрачни закричал, а я всё сидел на нём и давил, и давил, и давил со всей силы осколки очков глубоко в кровоточащие глаза, пока не раздался мерзкий хруст ломающейся переносицы. Ужасный, онемевший оскал при этом не сползал с моего покрасневшего лица, на шее сухожилия превратились в натянутые струны, на которых при желании можно было исполнить басовую партию.
— Что, блять, думал меня обойти! — закричал я на бьющегося в агонии Мрачни. — Думал наебать систему своими ебаными картами, прогнозами, предсказаниями и прочей хуйней, которая якобы делает тебя лучше меня? Хотел уничтожить мою веру в лучшее, а? Ты… ты, ебаное ничтожество, вздумал соревноваться со мной, сука!?
В качестве последнего жеста доброй воли я поднялся и несколько раз с размаху наступил ногой на его лицо, превратив его в кровавую кашу. Только после этого его конечности перестали дёргаться.
— Ты небось гордишься собой, — усмехнулся Варалица, который спокойно наблюдал за этой сценой расправы, сидя за соседним столиком.
Я устало повалился напротив него, не обращая внимания на ужасный зуд запястий и кровоточащие костяшки пальцев.
— Ну вот ты и прикончил их всех, — сказал Варалица, откидываясь на спинку диванчика. — Доволен? Полегчало?
— Заткнись, — буркнул я. — Всему пришёл конец.
— Хоть в чем-то ты прав. Это действительно конец, Кровник. А ты так и не ответил на мой вопрос. Эх, скукотища… Никакого развлечения с тобой. Чего ты такой зануда, вот правда?
— Прекрати этот спектакль, меня уже тошнит от тебя и от этого места…
— Молчу, — засмеялся Варалица. — Ты ведь и так всё понял, верно? Удивительно, как же много тебе требуется времени, чтобы включить мозги и научиться видеть вещи вокруг себя. Ты правда был успешным писателем? С такими навыками связывать намёки тебе прямой путь в пекло.
Он помолчал, глядя в окно на пылающий горизонт.
— И всё же, — произнёс он. — Может, ответишь, кто убийца, м? Интересно узнать. Ну перед тем, как всё закончится и мы с тобой больше никогда не увидимся.
— Я не знаю, — признался я. — Что-то пошло не так. Почему оно сперва разделалось с Огледало? Была ли вообще хоть какая-то логика в его действиях? За что оно убило Туманова и Бездухову… Ведь даже если мы допускаем, что…
— Да я не об этом, Господи, — вздохнул Варалица, запрокинув голову назад. — Плевать мне на эту унылую массовку. Почему ты понял всё, кроме этого? Ты хватаешься за красную рыбу, а истину не видишь. Или просто боишься. Боишься сказать. Ведь ты же знаешь, верно? Ты всё знаешь, Кровник, сукин ты сын.
— Знаю что? Что ты хочешь узнать?
Варалица наклонил ко мне своё заострённое лицо, растянул губы в улыбке. Глаза его сверкнули детским озорством, когда он произнёс:
— Ну так и кто их убил?
Мы посмотрели друг другу в глаза, а затем прогремел выстрел, после которого безжизненное тело Варалице свалилось на пол, прямиком в чёрную лужу. В его груди зияло пулевое отверстие. А я сжимал в руке дымящийся револьвер.
— Что вы устроили? — сквозь помехи закричал Вуйкович, когда я подошёл к барной стойке. — Вы нашли убийцу, Кровник? Это был он, верно? Варалица? Это он всех убил?
Я спокойно прошёл к полке, схватил первую попавшуюся бутылку, подхватил свободной рукой гранёный стакан, уселся перед телевизором и налил себе немного изумрудного яда. Поднеся стакан к носу, я понюхал свою жидкую смерть, немного взболтал, а затем перевёл взгляд на Вуйковича и произнёс:
— Пустота. Их убила пустота.
После этого я резко швырнул стакан в полку с фальшивым алкоголем. За ним следом полетела взятая мной бутылка и револьверная очередь. Последний патрон я подарил музыкальному автомату, чтобы его как следует закоротило. Нескольких искр и пороха хватило, чтобы весь этот бардак вспыхнул, пламя перепрыгнуло на почерневшие стены, на полку с ядом и на телевизор, внутри которого кричал умирающий Стефан Вуйкович Третий.
Спокойным шагом я добрался до машины, сел за руль и завёл мотор. Следом за мной из охваченного огнём Мотеля вышла Маскова. Она подошла к открытому окну, наклонилась и нежно улыбнулась мне. Калейдоскоп её лиц отражал рубиновые вспышки окружающего нас со всех сторон пламени — горящего Мотеля и приближающейся стены Апокалипсиса. Мотор гудел, настойчиво предлагая мне вдавить педаль газа. Вот только я понятия не имел, куда двигаться дальше.
— Вот так и уедешь? — спросила Маскова. — Оставишь меня и даже не попрощаешься?
Я почесал запястья и задумался. Из радиоприёмника вырывались сдавленные, словно женский крик, финальные аккорды «Фа-диез, Ля-диез, Бесконечность».
— Почему я здесь? — этот вопрос я адресовал пустоте, прежде чем повернуться лицом к Масковой. — Что я здесь делаю? Разве я не должен быть дома? Дома, с тобой, с человеком, которого я люблю…
— Должен, — вздохнула Маскова. — Но ты поступил иначе, Дамиан. Ты выбрал Апокалипсис и сгорел. Твой мозг умирает. И ты — его последняя составная часть. Пожалуй, самая талантливая из всех, что уже мертвы. Перерезать вены под музыку, сидя голым в ванной — романтичная смерть, ничего не скажешь. Только не очень эффективно в плане скорости. Какой же ты всё-таки глупенький и наивный — надеялся, что кто-нибудь успеет спасти тебя, раз ты сам не способен помочь себе? Прямо как в той истории, что ты выдумал для своей последней книги? Что же у тебя за шутки такие…
— Но я ведь успел, — мои губы залепетали сами собой. — Я успел, я помню, как звонил тебе. Помню, что просил приехать, умолял вернуться ко мне, рыдал и задыхался, чтобы ты не оставляла меня одного. Только не сейчас. И ты ответила…
— Дамиан, — Маскова печально вздохнула. На секунду её лица соединились вместе, и я увидел их всех, всех сразу.
— Автоответчик, да? — спросил я сам себя. — Ты не ответила.
— Я не ответила, — кивнула Маскова. — Потому что так нужно было. Нужно было для нас с тобой. Прости, Даниан, но… Я тебя люблю, правда, но так нельзя. Я просто не могу.
— Ты не пришла. Никто не пришёл. Потому что некому было приходить.
— Лабиринт всегда был внутри тебя, — покачала головой Маскова. Голос её был таким мягким, таким ласковым и таким далёким, что я не выдержал и вновь заплакал. — Это твоя личная тюрьма из чёрного металла. Она вечно меняется, вечно запирает тебя в знакомых образах. Сюда ты попадаешь каждый раз, когда начинается очередной сезон отчаяния. После каждой написанной книги ты снимал один и тот же номер, не в силах забыть меня. Запирался на несколько дней, пока это работало. А потом наступил Апокалипсис. Исчез смысл жить дальше. Остался только страх перед будущим. И ты начал отсчитывать последние дни, безнадёжно пытаясь забыться, выкинуть меня из своей головы, чтобы научиться жить как свободный сердцем и духом человек. Но в итоге сдался. Отчаяние победило. И вот мы здесь. Ты и я — твой добрый, безумный призрак из далёкого прошлого, которого ты никак не можешь отпустить. И он любит тебя, честное слово. А ты любишь его, это я тоже знаю. И я хотела бы, чтобы ты жил дальше, хоть и без меня. Но ты выбрал Апокалипсис. Потому что таков уж ты, вечно одержимый людьми, эмоциями… смертью. И всё худшее только впереди.
Я с трудом перестал плакать и взялся обеими руками за руль.
— Ты не поедешь со мной, — сказал я сдавленным голосом.
— Нет, Дамиан, не поеду.
Я откинулся назад и в последний раз окинул взглядом горящий Мотель Отчаяния, сияющие лица Масковой и несущую смерть стену Апокалипсиса. Жар пламени обжигал мне кожу.
— Куда ты теперь? — спросила Маскова, отходя от машины.
— Не знаю, — признался я честно. — Куда угодно, лишь бы не здесь.
Маскова нежно улыбнулась мне и сказала:
— Вот это настрой.
После её слов я направил машину по шоссе в никуда, прямиком навстречу Неизвестности.