Он представился как Захария Маккензи.
– Я сказала ему, что хотела бы посмотреть на рукопись, но ничего не стала обещать. Я сказала, что свяжусь с ним. И он ушел.
Мы с Кромарти сидели в этом безрадостном баре, наблюдая, как Джиб Дуглас нежно пожимает пальцы Изабел Джаггард, обнимающие стакан портвейна. Кромарти смотрел молча; не знаю, что было у него в голове. Здесь присутствовал, во плоти и крови, очевидец (ибо тогда она могла видеть), способный подтвердить, что по крайней мере один Маккензи, Захария, действительно существовал. Может быть, даже существует до сих пор. Кромарти не смотрел на меня.
Изабел Джаггард не торопилась. Она восстанавливала порядок событий, впервые в жизни рассказывая эту историю. Ее кроличьи глаза, казалось, не находили ни справа, ни слева никаких причин для беспокойства. Она глубоко вздохнула и перешла к тому, как тем вечером взяла рукопись Захарии Маккензи домой и прочла от первой страницы до последней.
5
Сразу было видно, что бестселлера из нее не выйдет. Роман, озаглавленный «Клетки», был сжатым, однако высокопарным рассказом о жизни исправительной колонии, с архаичным языком и малоубедительными персонажами. Например, в романе фигурировал человек, посадивший лес искусственных деревьев; ведьма, блевавшая разнообразными предметами, например, книгами и пистолетами; женщина-мэр, поощрявшая граждан обмениваться жизнями по первому желанию, пока те не забудут, кем они были вначале; начальник тюрьмы, не менее эксцентричный, чем его заключенные.
Хотя у романа были и свои достоинства, Изабел Джаггард хорошо понимала, что он не ко времени. Не так давно кончилась Великая депрессия и, что важнее, в силу вошло националистическое движение. Люди были настроены читать книги, возбуждающие оптимизм или патриотические чувства, а не запутанные фантазии, наподобие «Клеток».
Но все же книга чем-то понравилась Изабел Джаггард; она не знала, чем именно. Поэтому, несмотря на то что ее недооперившееся деловое чутье содрогалось от ее опрометчивости, нечто такое, что ей нравилось считать взрослой, эстетской частью себя, подтолкнуло ее роман опубликовать.
Уже в те давние дни она взяла за правило близко знакомиться со своими авторами. Поэтому она несколько раз встречалась с Захарией Маккензи при молчаливом уговоре не вспоминать о рукописи. Только через некоторое время, узнав его получше и поверив в его потенциал, она договорилась с ним о встрече в конторе. Там она официально сообщила ему о своем решении напечатать книгу. Он был окрылен. Она пыталась предостеречь его от чрезмерных ожиданий. Она сказала ему:
– Захария, если честно, это нельзя назвать настоящим романом. Это скорее набор едва связанных между собой коротких рассказов.
Он удивил ее своей готовностью к обороне. Он сказал:
– Так и вся наша жизнь – горстка рассказов, притворяющаяся романом.
Когда она пыталась подробнее разузнать, его биографию для рекламы в прессе, он отвечал очень неохотно. Несмотря на то что они встречались уже не в первый раз и были хорошо знакомы, он отказывался говорить о своей прошлой жизни. Она смогла вытянуть из него только одно: в его семье произошла трагедия, а его с братом и сестрами отправили в приют; и еще, что он был судовым механиком торгового флота.
Затем он посмотрел на нее молочно – голубыми глазами и попросил об особенном одолжении. Он был бы глубоко благодарен, если бы она воздержалась от использования каких бы то ни было сведений, полученных от него, ибо он не хотел, чтобы его книга публиковалась под его собственным именем. Он хотел бы использовать псевдоним – «Арчи Макгау».
Тогда Изабел Джаггард удивилась: это имя показалось ей несколько странным. Но ей не пришло в голову ни одного возражения, если только он и дальше собирался печататься под этим псевдонимом. Он обещал ей это.
В последующие несколько лет вышли три его романа – «Клетки», «Капитан Джек» и «Пир», все без особого успеха. Но на Арчи Макгау положили глаз националисты. Они снова и снова клевали его, поносили его книги, бранили их мрачными и никчемными.
Изабел Джаггард советовала ему поступать так же, как и все разумные люди на его месте – не обращать внимания. Она говорила ему, что этот род политических движений опирается на порядок и подчинение, которые прямо противоположны жизни и искусству. Но он не мог оставаться спокойным. Он был упрямец – с этой его чертой она познакомилась еще тогда, когда пыталась вносить в его книги редакторскую правку. Так же и с националистами – он поступил наихудшим образом. Написал письма во все газеты и центральный литературный журнал «Отечество», призывая к терпимости и справедливости; но этим лишь подбавил масла в огонь. Главный редактор «Отечества», человек по имени Ангус Камерон, с тех пор не упускал случая пройтись по поводу Арчи Макгау.
Но тут произошла удивительная вещь. Его последний роман «Пир», а затем и предыдущие два, стали продаваться – по-настоящему продаваться. Изабел Джаггард не могла угнаться за спросом. Каждый книжный магазин в районе требовал новых завозов, ежедневно, всего, что написал Арчи Макгау. Она радостно следила, как расходятся его книги, до того пылившиеся на складе. За одну неделю ушло все до последнего экземпляра, и она уже начала задумываться о дополнительном тираже. По всему выходило, что карьера Арчи Макгау наконец-то двинулась в гору.
6
Тут Изабел Джаггард повернулась к Джибу Дугласу, который совсем разнервничался, несмотря на все выпитое виски. В ее низком голосе появились льстивые нотки. Она сказала, что знает, как это трудно для него, но он должен рассказать свою историю и тем ее превозмочь. Но сперва он еще раз сходил за выпивкой.
В этот момент, наконец, заговорил Доналд Кромарти:
– Теперь ясно, почему не нашлось упоминаний о Захарии Маккензи в библиотечных архивах. Я должен был подумать о псевдониме.
Я тоже воспользовался паузой, чтобы задать пару вопросов:
– Захария когда-либо упоминал о путешествии в Патагонию?
– Не припомню, может быть. Он много где побывал.
– А говорил ли он когда-нибудь подробно о своей семье или об убийстве своей матери?
– Нет.
Вернулся Джиб Дуглас со своим стаканом.
– Теперь пусть Джиб расскажет, что он знает, – сказала Изабел Джаггард, – и пока он будет говорить, я подумаю, что еще может вам пригодиться.
Джиб Дуглас, урча, осушил стакан и глубоко затянулся сигаретой. Посмотрел на Изабел Джаггард, затем на свои руки и, наконец, собравшись с духом, хрипло заговорил.
7
Тогда я был еще студентом и примкнул к националистам. Мы много говорили и еще малевали лозунги на стенах вокзалов; этим все ограничивалось. И все же это было поинтересней, чем сидеть на лекциях.
Джиб Дуглас издал нервный смешок, как человек, который готовится рассказать что-то не слишком веселое. Он заметил, что рука, в которой он держал сигарету, подрагивает; это его раздражало. Изабел Джаггард слушала его, склонив голову набок. Ее красные губы чуть приоткрылись.
– Нам велели похитить Арчи Макгау (я знал его только под этим именем), устроить что-то вроде розыгрыша. Я не читал ни одной его книги, но Ангус Камерон, руководивший нашей группой, ненавидел его всеми фибрами души. Для нас этого было достаточно. Я вызвался участвовать в похищении – потехи ради.
Мы подъехали к дому Макгау июльской ночью. Он жил в одном из тупиков Старого Города. В такой час там не было ни души, но мы все равно боялись.
Начав рассказывать эту историю, Джиб Дуглас переменился. Сам он теперь был в ней всего лишь словом, но ему хотелось, чтобы история стала для этого слова хорошей декорацией. Всего несколько минут назад он нервничал и колебался. Теперь же он весь был поглощен рассказом, манипулировал им, стараясь сделать его более эффектным и запоминающимся. Он поглядывал на Изабел Джаггард, силясь угодить ей, – она и была его единственной слушательницей.